Свидетельство Иоанна Крестителя
о Божественном достоинстве Иисуса Христа
и благодатном действии крещения Его
(Мф.3:11; Мк.1:7-8; Лк.3:15-16)

Что и сам Иоанн Предтеча смотрел на свое крещение, как на приготови­тельное только, это видно из слов его: Я крещу вас водою в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я недостоин понести обувь Его, Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. У всех трех евангелистов приводится это свидетель­ство Иоанна Крестителя об Иисусе Христе, но евангелист Лука, кроме того, показывает повод к нему (3:18-20). Последнего слова — и огнем — в параллельном месте евангелиста Марка нет. Поводом к свидетельству Иоанна о Христе было народное ожидание: Иоанн не есть ли Сам Мес­сия? Это показывает, какое впечатление и возбуждение произвел он на народ своею личностью и деятельностью. А ответ его на это ожидание показывает всю глубину смирения Иоанна и то, как далек он был от того, чтобы злоупотребить этим народным возбуждением для заявления себя большим, нежели он был на самом деле. Сравнивая себя с Христом, Иоанн говорит, что Идущий за ним, то есть Тот, Который по плану Божия домо­строительства должен начать Свою открытую деятельность после него, настолько сильнее, выше его, что Иоанн недостоин быть самым после­дним рабом, должность которого состояла бы в ношении и подвязывании сандалий у своего господина. Сравнивая же свое крещение с крещением Иисуса Христа, Иоанн говорит, что крещение его, Иоанна, есть только один внешний символ чистоты внутренней и постоянно продолжающего­ся покаянного чувства. Напротив, крещение Мессии будет истинно животворным: Он будет крестить Духом Святыми и огнем. Под словами Той вы крестит Духом Святым толкователи Писания разумеют весь образ действий Святого Духа чрез заслуги Иисуса Христа на род человеческий, — как то: и научение чрез откровение, которое вообще приписывается в Писании Духу Святому (2Петр.1:21), и чудеса, совершаемые силою Духа, для убеж­дения людей в Божественности откровенного учения (Мф.12:28). Пра­вильность такого объяснения подтверждается тем, что крестить Духом Святым значит вообще преподать дары Духа Святого (Деян.1:15). Св.Иоанн Златоуст говорит: «Под словами крестит вы Духом Святым Иоанн разумел и отпущение грехов, и отнятие наказания, и оправдание, и освя­щение, и освобождение, и усыновление, и братство, и участие в наследии, и обильное излияние Святого Духа».

Под словами: крестить и огнем — большая часть толкователей, согласно со св.Иоанном Златоустом, разумеют очищающее и воспламеняющее душу человека действие Святого Духа. Как Господь Иисус Христос под образом живой воды (Ин.4:14; 7:37-38) разумел благодать Святого Духа, обильно сообщаемую верующим, очищающую их и жаждущей душе их подающую неизъяснимое утешение (так изъясняют св.Иоанн Златоуст и Феофилакт); так под образом огня Предтеча Господень представляет силу Духа Свято­го, которая, как огонь, превращает каменное сердце человека в плотяное, уничтожает греховные его нечистоты, воспламеняет его душу любовию Божественною. Такое объяснение подтверждается тем, что евангелисты Марк и Иоанн, передавая те же слова Предтечи, упоминают об одном толь­ко крещении Духом Святым, умалчивая об огне, чего нельзя было бы сде­лать, если бы в указанном изречении Дух и огонь были предметы различ­ные. Нельзя, впрочем, согласиться с теми толкователями, которые разу­меют здесь сошествие Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы (Деян.11:1-7). Хотя Дух Святой и сошел тогда в виде огненных языков, но только на одних апостолов, между тем как крещение огнем, о котором го­ворит Предтеча, относилось ко всем его слушателям — иудеям. Притом это сошествие названо в книге Деяний крещением только Духом Святым (Деян.1:5). Как частные можно допустить мнения тех, которые под огненным крещением разумеют или испытание на суде, по сказанному у апостола Павла (1Кор.3:13), или бедствия и гонения, какие верующие во Христа претерпевали от неверных и терпят доселе (Лк.12:49), или гнев Божий, подвергающий нераскаянных грешников жестоким казням (Ис.5:24; 46:24; Мал.4:1-2; 2Фес.1:8), о чем далее говорит и сам Предтеча (Лк.3:12).

Показав иудеям, какие блага принесет им грядущий во след его Мес­сия, в дальнейших словах (Мф.3:12; Лк.3:17) он переходит ко второму славному Его пришествию, к последнему дню Страшного Его Суда. Чтобы поразить страхом тех, кого не могли возбудить к добру указанные благо­датные обетования и подвигнуть к неусыпной деятельности тех, которые, в последующее время сподобясь крещения Духом Святым, могли бы почи­тать себя уже принятыми в сонм избранных Мессиею и бездеятельно опо­чить на этой надежде, святой Иоанн раскрывает своим слушателям, что произведет Мессия в последний день мира, когда станет Он между време­нем и вечностью, между небом и адом, между жизнью и смертью.

Мы видели, что большая часть современных Предтече иудеев верила и надеялась, что имеющий прийти Мессия обратится к ним с одним толь­ко Своим благоволением и любовью как к потомкам великих праведни­ков, без всякой с их стороны личной заслуги. Разрушая такую ложную и жалкую надежду иудеев, Предтеча Господень показывает, что грядущий Мессия не может взирать на пороки людей безразлично, но что Ему при­надлежит суд над грешниками и отмщение: лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем не­угасимым.

Для выражения своих мыслей Предтеча берет образы из близкого к народу быта. Лопата — земледельческое орудие, которым посредством ве­яния отделяются хорошие хлебные зерна от соломы и плевел; гумно — не­большое (на Востоке обыкновенно на возвышенностях) среди поля, от­крытое со всех сторон, плотно убитое место для молотьбы сжатых или скошенных хлебных растений. Гумно означает здесь весь мир и прежде всего народ иудейский; пшеница — людей праведных, достойных участия в Царстве Христовом; плевелы и солома — людей нечестивых.

Говоря, что лопата Мессии в руке Его, святой Иоанн дает понять, что власть судебная принадлежит исключительно Христу, что Он собствен­ною властью как Бог произнесет Свой приговор судимым. Эту истину под­тверждает Сам Спаситель словами: Отец не судит никого, но всякий суд отдал Сыну (Ин.5:22).

Мессия очистит гумно Свое; следовательно, Он будет прозирать в самую глубину сердец человеческих, иначе возможно ли правосудное различе­ние? Он допустит на время в Своей Церкви добрых и злых, подобно тому, как хозяин поля во время жатвы принимает все, что приносят ему жнецы; но, когда наступит определенный день судный, Господь вывеет гумно Свое и отделит хорошие зерна от соломы, — будет судить нелицеприятно, с пол­ною и самою строгою справедливостью отделит избранных от отвержен­ных. И соберет пшеницу в житницу Свою, — соединит на небе, месте совер­шеннейшего покоя и блаженства, всех тех, которые по своему благочес­тию, постоянству и твердости оставались неподвижными от приражения греховных искушений. Они-то и составляют пшеницу Христову. Святой Игнатий Богоносец, осужденный Траяном на съедение львам в римском цирке, писал к римским христианам: «О, если б я сподобился зверей, при­готовленных для меня! Я пшеница Божия и должен быть измолот зубами зверей, чтобы быть чистым хлебом Христовым!»

Обязанность судьи состоит не только в том, чтобы отличать добрых и воздавать им по заслугам, но и наказывать злых. На это же указывает и Предтеча, говоря, что Мессия солому, отделенную от добрых зерен, сож­жет огнем неугасимым. В Священном Писании под соломою, назначенною для сожжения, разумеются обыкновенно люди нечестивые (например, Ис.5:24). В словах Предтечи под соломою, выходящею из того же корня, как и пшеница, по мнению толкователей, изображаются те люди, которые, как и святые, суть члены Церкви, исповедуют ту же веру, участвуют в тех же таинствах, но внутренне безсильны для дел любви, которые составля­ют, так сказать, лучшее зерно человеческой жизни. Солома долго растет вместе с пшеницею как необходимая ее поддержка, но во время молоть­бы она отделяется от пшеницы как ничем уже с нею не связанная и беспо­лезная; так и те, которые в земной жизни своей не руководятся движени­ями любви к Богу и ближнему и внушениями Святого Духа, могут быть временно необходимы для праведников, как солома для пшеницы; но так как они не имеют живой связи с ними, то и будут осуждены как безплод­ные и безполезные.

Вечный огонь, назначенный для грешников, Предтеча называет не­угасимым. В Писании Ветхого Завета адские мучения грешников изобра­жаются под различными видами (например, под образом холодной воды — Иов.24:19; огня и жупела — Пс.10), но Предтеча говорит только о наказании огнем, потому что это наказание — самое страшное, какое только можно вообразить; оно само собою дает понятие о всех других видах мучений, ожидающих грешников во аде. Называя адский огонь не­угасимым, Предтеча дает понять, что этот огонь не только никогда не может угаснуть, но что он никогда не истребляет, — жжет и пожирает вечно. Этот огонь неугасим потому, что не имеет нужды в пище для свое­го поддержания: — по изволению Божию, он существует сам по себе и будет продолжаться вечно. Он не истребляет своих жертв, потому что Бог умеряет его действие, а только причиняет нестерпимые и неизобразимые мучения. «Ты скажешь, — говорит св.Иоанн Златоуст, — как адс­кий огонь может быть неугасимым? Но не видишь ли ты купину, горя­щую и несгораемую»?

Евангелист Лука (3:18-20), продолжая повествование о деятельности Иоанна Крестителя, замечает, что многое и другое благовествовал Иоанн, и передает о заключении Иоанна в темницу. Это последнее повествова­ние у первых двух евангелистов передано гораздо позже (Мф.гл.14; Мк.гл.6) и точно так же, как здесь у евангелиста Луки, не в хронологичес­ком порядке, но для выяснения мысли Ирода о Христе: не есть ли Он вос­кресший Иоанн? Евангелист же Лука здесь передает об этом для того, что­бы показать, с одной стороны, следствия неустрашимой проповеди Иоан­на, а с другой — закончить историю об Иоанне Крестителе и с крещения Иисуса Христа исключительно заняться историею Спасителя.

Иоанн Креститель в его отношениях к Ироду
и нравственный характер его
как проповедника (Лк.3:19)

Слово святого Иоанна Крестителя, исходя из пустыни, распространялось по всей Иудее и Галилее и достигало до высоты царского престола. Утешая, наставляя и обличая народ, своим правдивым и неподкупным сло­вом великий проповедник поражал знатных и сильных земли, и блюсти­телям гражданского закона со смелостью посланника Божия напоминал об отступлениях от закона Божественного.

Человек сильного и крепкого духа как скоро, по сознанию правды, выступает на общественное служение силою своего слова, и это сознание утверждает Божественным полномочием, — никому не льстит, не пред кем не сдерживает сильной проповеди, но всем говорит равное и, если нужно, резкое слово. В истории мы видим много искусных, но слабых волею про­поведников: они большею частью воскуряют фимиам знатным и сильным и закрывают глаза от их слабостей и пороков. Если казнят они своим сло­вом, то казнят ту низкую и презренную толпу, которой нечего бояться и которой нужно скорее слово утешения и ободрения, чем сурового обличе­ния; но пред людьми высшими они раскрывают свои уста или для хвалы и величания, или для общих разглагольствований, никого не задевающих и теряющихся в воздухе. Как не похож на них великий Иоанн! Желая обра­тить стропотное в правое и острое в путь гладкий, по пророчеству Исаии, он преследует пороки и уклонения от закона везде, на всех поприщах жизни, и в своих строгих обличениях не щадит никого, ни черни, ни богатых, ни знатных, ни сильных. Ему даже казалось нужнее направлять свое слово на тех, которые, быв поставлены на верху общества, своим развращением могли соблазнять обыкновенный народ, чем на людей простых и невид­ных. И вот Ирод и своею частною жизнью, и своим управлением вызывает у него сильное против себя слово. Как посланник Божий Иоанн его обли­чает так же смело, как и последнего раба, — и при этом нет у него робкой мысли о том, что с ним будет за это смелое слово. Он исполняет свое слу­жение, а гнев сильных, темница, казни для него как бы не существуют.

После всего сказанного у читателя, вероятно, уже слагается представ­ление о нравственном характере святого Иоанна Крестителя как пропо­ведника. Образ строгий, суровый и энергический! В его слове мало мягко­го, ласкающего элемента; в нем слышится строгая и жесткая проповедь, сильная и привлекательная своею правдою и энергией. Когда он облича­ет, он не ищет успокаивающих, бальзамных, наших светских выражений и полунамеков, а говорит прямо, не стесняясь обращает к людям тяжело­весные слова, вроде: порождения ехидны! кто внушил вам бежать от грядущего гнева? Болезнь была сильна, и врач не хочет обманывать и обольщать боль­ного; он со строгою, даже с суровою миною дает ему острое лекарство, предлагает тяжелую операцию и в этом случае не разбирает ни звания, ни состоянии, ни пола, ни возраста. Сердце его наболело, и он не видит воз­можности без крайних мер и суровых слов вывести уснувший народ из его несчастного нравственного положения. Сам он жизни безупречной, нрав­ственности самой строгой; пост и молитвенные бдения его и его учени­ков известны всем, кому только знакомо имя Иоанна. Потому на него ник­то не посмеет обратить хоть часть того упрека, какой он относит к своим слушателям. Строгость и жесткость видны не только в выражениях, но и в содержании проповеди Иоанна. Он говорит о казни, о конечном отвер­жении тех людей, которые ждали себе избавителя и считали себя избран­ными и особенно любимыми Богом и в этих мыслях мало заботились о нравственной чистоте и добродетели. Этот сильный и строгий голос ну­жен был для пробуждения тогдашних поколений. Другого рода слово мог­ло бы пропасть бесследно и остаться без действия на народ.

Это строгое слово — выражение энергии характера и силы воли. С этою энергическою силою соединяется кипучая фантазия, блещущая образами. Молодой аскет-проповедник не был человеком холодного рассудка; с хо­лодным рассудком человек сидит в кабинете и не выступает на обществен­ное слово. Его душа живым вмещала в себе целый мир даже в то время, когда он ходил по пустыне и носился с своею думою; эта дума не была жид­ким, безжизненным отвлечением. Она имела в виду практику жизни, к ней направлялась, и в голове пустынника облекалась в пеструю одежду радуж­ных образов. Пустынники, говорят, всегда люди более или менее сильно­го воображения, которым не скучно в собственном душевном круге, и пус­тыня, в свою очередь, своим постоянным нашептыванием и чарующим влиянием еще больше возбуждает пламенную деятельность этого вообра­жения. Потому в них, в их положении, в их речи всегда много поэтическо­го. С природою сживается человек и говорит ее образным языком. Таким по крайней мере был Иоанн Креститель, от силы ли его кипучей натуры, или от влияния пустыни. Смотрите, немногое передали нам евангелисты из его речи, но в этом немногом какая полнота образов, какая радужная и поэтическая одежда! Убеждая народ искренно покаяться и исправиться, он говорит с угрозою: Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь. Он изображает Мессию и Его действия, и — новый образ: лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым! Он указывает свое отношение к Нему и изображает Его таким сильным и великим, у Которого он недостоин разрешить ремень Его сандалий. Дру­гой раз на вопрос своих учеников о Спасителе, уже начавшем Свои дей­ствия и возбудившем некоторую ревность в приверженцах Крестителя, он отвечает: имеяй невесту жених есть: а друг женихов, стоя и послушая его, радостию радуется за глас женихов. Сия убо радость моя исполнися. Оному подобает расти, мне же малитися (Ин.3:29-30). Вообще, что ни слово у Иоанна Крестителя, то образ и картина, и евангелисты своими немногими выдер­жками из его речей, имеющими оригинальный, своеобразный и всегда верный себе характер, ясно дают понять желающему коренные отличитель­ные их свойства.

Когда мы, при мысли об Иоанне Крестителе, обращаемся к истории и ищем в ней подобных ему деятелей слова, — во всей совокупности истори­ческих лиц нам представляются три выдающиеся типа, родственные меж­ду собою и по своей натуре и по деятельности, и по той внешней судьбе, какую они испытали. Читатель, может быть, догадывается, кого мы хо­тим назвать. Это именно святой Илия, самый замечательный из ветхоза­ветных пророков, святой Иоанн Креститель, самый большой из рожден­ных женами, стоящий па распутий двух эпох, служащий Предтечею Боже­ственного Учителя человечества и Спасителя мира, и, наконец, святой Иоанн Златоуст, один из самых сильных и славных проповедников хрис­тианской Церкви. Все трое — аскеты и подвижники; все трое любили пус­тыню и находили в ней особенное услаждение. У всех троих душа была сильная и независимая, характер энергический и непреклонный, фантазия богатая и пылкая. Все трое хотели поднять своим энергическим сло­вом упавший уровень народной нравственности и смело выступали на борьбу с противоборствующими им силами. И, как нарочно, в период дея­тельности каждого из них около трона являлась развращенная царица, с которою, конечно, не мирились аскеты-проповедники и которая воздви­гала на них гонение и доводила их до темницы, изгнания или ссылки. Илия ратовал с лживыми пророками Ваала, обличал Иезавель и был гоним ею. Иоанн Креститель говорил сильное слово на саддукеев и фарисеев — пред­ставителей современной ему нравственности и религиозной науки, обли­чал Ирода и Иродиаду и потерпел темничное заключение, а потом и смерть от обличаемой властительницы. Св.Иоанн Златоуст нападал на развращенное высшее общество константинопольское, на испорченное духовен­ство, усыпленное богатством и ласками двора и вельмож, встретил себе врага в развращенной Евдоксии, которой он не щадил в своих строгих обличениях. Сила Божественного полномочия воздвигала великих про­поведников на борьбу с развращением своего времени, и содействие выс­шей помощи поддерживало их, когда против них восставала земная власть и внешнее могущество, и их слову давало неумолимую строгость. Но голос Божий находил отражение в голосе народа, и народ большим почте­нием окружал ревнителей веры и благочестия, возбуждавших против себя гонения сильных земли. Ахав, один из наиболее сильных израильских ца­рей, распоряжавшийся всеми средствами земного могущества, трепещет имени Илии, пророка, ничем не владевшего, кроме силы своего слова, отступает пред ним в открытом состязании и чувствует, что оскорбляет народ, когда поднимает против него гонение. Иоанна Крестителя, такого же строгого ревнителя, каким был Илия, Ирод долго соблюдал, то есть дол­го не решался сделать с ним какое-либо насилие, — и в этом случае много значило пред ним необычайное влияние Иоанна на народ, который все­цело предан был своему учителю и готов был слушаться его во всем. Св.Иоанн Златоуст слишком много любви и преданности видел у толпы бед­ных и незнатных, которая готова была все отдать за него. Когда Евдоксия ссылает его из Константинополя, народ возмущается из-за него, и устра­шенные Аркадий и Евдоксия униженно просят изгнанника возвратиться на свою кафедру. Другой раз изгоняют св.Иоанна Златоуста, — народ сте­режет его, не хочет с ним расстаться и с угрозами идет во дворец требовать себе своего архипастыря, и если бы не покорность Златоуста, Кон­стантинополь не избежал бы кровопролития. Сближения наши не выис­каны произвольно: в одной половине, по отношению к предшественнику Иоанна Крестителя, они указаны были мнением современников и подтвер­ждены Евангелием. Дух и силу Илии предвозвестил в Иоанне Крестителе Архангел, благовествовавший Захарии о рождении от него сына (Лк.1:17), и Сам Спаситель сказал о нем, что он Илия, которого ожидали и который должен был прийти пред явлением Мессии (Мф.11:14). Из одной сторо­ны мы только продолжили это сближение в другую, и из представителей христианской Церкви, чтивших память великого проповедника покаяния, сам собою рядом с именем Иоанна Крестителя становится энергический и сильный образ соименного ему пастыря — проповедника Антиохийской, а потом Константинопольской Церкви.

Что такое дикий мед и акриды,
которыми питался Иоанн?

У израильтян был мед двоякого рода: домашний, от пчел, и дикий, получа­емый повсюду на полях и в лесу; пчелы клали его или просто на земле, или в дуплах дерев, или в расселинах камней. Такие камни назывались у евре­ев камнями меда, и получаемый оттуда мед — медом из камня (Втор.32:13; Пс.80:17). Этот мед, доставляемый самою пустынею, употреблял в пищу Иоанн. Климент Александрийский пишет, что апостол Матфей питался зернами, ягодами и зеленью без мяса, а Иоанн далее простирал воздерж­ность, вкушал акриды и мед полевой.

Греческое ακρίδες значит насекомых. Акриды употребляются в пищу у многих народов, отчего некоторые из них называются акридофагами. Иудеям давно известно было употребление акрид. Это видно из закона Моисеева, коим указывается несколько родов акрид чистых и употребляе­мых в пищу (Лев.2:21-22), и из талмудистов, которые перечисляют раз­личные признаки, отличающие чистых акрид от нечистых. Повествова­ния новейших путешественников по Палестине единогласно свидетель­ствуют, что акриды весьма известны там и употребляются в пищу; только эти акриды не составляют той сладкой снеди, какая приготовляется из них в других местах; он имеют дурной запах и неприятный вкус и служат пищею одним бедным и нищим. Исидор Пелусиот читал вместо ακρίδες έγκρίδες, разумея под этим словом ветви дерев или кустарников, в которых хранилось сладкое вещество. Другие думают, что акриды суть верхушки травы, которая иначе называется мелагра, а иные разумеют под сим ди­кие яблоки (Феофилакт, ср.Афанасий Великий).

Современные фарисеи, саддукеи,
книжники и мытари

В Святых Евангелиях очень часто встречаются наименование фарисеев, саддукеев, книжников и мытарей. Люди ученые давно растолковали уче­ным образом все эти названия и объяснили, кто в древние времена носил эти названия и какого рода и качеств были эти люди. Но для большинства людей читающих, следовательно, кое-чему учившихся, все эти мудреные прозвища остаются не вполне понятными. О не учившихся уже и говорить нечего; они часто в церкви слышат в евангельских чтениях наименова­ния: фарисей, мытарь и подобные, но решительно не понимают, кто и почему назывался так.

Мы предполагаем, что объяснить все эти названия самым понятным образом лучше всего наглядно, указавши и в современном обществе тако­го рода людей, которых по справедливости можно назвать фарисеями, саддукеями, книжниками и мытарями. Постараемся при этом объяснении избегать всякого рода натяжек и личностей.

Фарисеи. Фарисей, по-еврейски — перушим, то есть избранный, — озна­чает человека особенного, отличающегося от толпы своею праведностью, чистотою жизни и строгим выполнением священных постановлений. Иудейский писатель Иосиф Флавий, кажется, и сам принадлежавший к этой секте или по крайней мере воспитывавшийся под ее влиянием, изоб­ражает этих людей в самых привлекательных чертах, уверяя, что «они как жизнью своею, так и словами показывают себя последователями единой добродетели». Но Христос Спаситель наш во время земной жизни Своей, которая почти совпадает с временем Иосифа Флавия, изображает совер­шенно другими чертами и силою Божественного слова обличает их лице­мерие, то есть притворство, удостоверяя, что их праведность была толь­ко мнимая, что они только старались казаться добрыми, честными, свя­тыми, а на самом деле исполнены были злобы, лукавства и хищения. Осо­бенность их составляла чрезмерная привязанность к обрядам и благочес­тивым обычаям. В этом отношении они не довольствовались даже очень подробными постановлениями обрядового закона Моисеева (изложенны­ми в книге Левит и других) и старались дополнять их различными старин­ными благочестивыми обычаями, перешедшими от предков по обыкно­венной передаче к потомкам из рода в род. При слепом уважении к этим обычаям они начали возводить их ко временам Моисея, уверяя, что этот пророк Божий, кроме писанного закона, получил от Бога еще изустные наставления, нигде в книгах не записанные, и что эти наставления, пере­шедшие к ним от старцев, выше самого закона писанного.

Один русский писатель, вышедший сам из еврейского народа, свиде­тельствует, что «и теперь между евреями есть фарисеи и что нынешние фарисеи соблюдают тот же образ жизни, то же видимое благочестие, как и у древних. Стоит только взглянуть издали на фарисея, чтобы угадать эту личность, показывающуюся совершенно как будто отрекшеюся от этого мира. Многие из них ходят почти согбенными, с видом изнуренным от поста. Любимый наряд их: белый колпак, туфли даже в грязное время и остроконечная шапка (штраймель). Одеты и умыты всегда кое-как: этим неглижорством они как бы показывают, что пренебрегают тем, что лю­бит мирской человек. Они говорят, что все земное недостойно истинно­го внимания духовного человека».

Но не этих современных фарисеев мы имеем в виду: есть и между нами, в христианском обществе, такого рода люди, которых по всей справедли­вости можно назвать фарисеями. К числу их прежде всего следует отнес­ти так называемых староверов или старообрядцев. Эти новейшие фари­сеи, также точно, как и древние, стараются строго держаться предания старцев. Невежественные сами, они думают уверить всех, что их заблуждения составляют истинную древлеправославную веру, и силятся доказать это свое убеждение ссылками на сомнительные места какой-нибудь неис­правной старопечатной книги. Их привязанность к обряду есть истинно фарисейская: их гордость точным выполнением церковных уставов совершенно такова же, какая была у современных Спасителю фарисеев, о кото­рых сказано в Священном Писании: образ благочестия держаще, силы же его отвергшеся. Как древние фарисеи обходили моря и сушу, чтобы приобрес­ти хоть одного последователя своего учения, так точно и эти новейшие фарисеи пропагандируют всеми способами свое заблуждение и силятся распространить его, совращая в раскол неопытных и невежественных людей и делая их сынами геенны, худшими себя (Мф.23:15). Древние фарисеи старались молиться долго напоказ и по наружности казались людь­ми праведными, а внутри были исполнены лицемерия и беззакония. Так точно и новые старообрядствующие в своих часовнях, а особенно в своих скитах поражают продолжительностью своих молений и радений, числом зажженных свеч, множеством положенных поклонов, длиною своих лес­товок (четок) и всею вообще наружною благочестивою обстановкою; но за то в тайне трущоб своих предаются всякого рода мерзостям, о нихже не лет есть глаголати ныне подробно и о которых без ужаса и содрогания не могут рассказывать люди, случайно бывшие свидетелями их беззаконий.

Но нужно, однако, сознаться, что фарисейские свойства встречаются не у одних раскольников. И между православными нередко попадается та безнравственная особенность, которую Христос назвал закваскою фари­сейскою (Лк.12:1). Мы говорим о лицемерии и ханжестве, или такого рода притворстве, когда люди, в сущности вовсе не религиозные, притворяют­ся приверженцами благочестия и почитателями Церкви и ее служителей, строгими блюстителями церковных уставов, точными исполнителями религиозных обычаев. Такого рода люди встречаются нередко. Они действу­ют по двояким побуждениям: или так точно, как древние фарисеи, думают этим притворным благочестием возбудить к себе уважение народа и при­обрести влияние на него; или же, что еще хуже, действуют так для того, чтобы заслужить внимание и расположенность высокопоставленных в ду­ховенстве лиц и чрез них достигнуть видного положения в обществе и вы­годных мест по службе. К сожалению, им иногда удается добиться предпо­ложенной цели; но большею частью их двуличие раскрывается очень ясно для глаз окружающего их народа, и та самая толпа, которую эти лицемеры думали обмануть и одурачить своею притворною праведностью и своим мнимым благочестием, зовет их ханжами, лицемерами, фарисеями.

Саддукеи. Саддукеи явились в иудействе за 150 лет до Рождества Хрис­това. Учение их образовалось под влиянием на еврейские воззрения гре­ческой философии, особенно эпикуреизма. Родоначальником саддукейского учения считается Садок, который, отвергая предания, не верил ни в ангелов, ни в бессмертие души и считал безусловную свободу условием совершеннейшей добродетели. Иосиф Флавий, описывая их, прибавляет еще следующие две характерные черты саддукеев: что к их учению приставали преимущественно только знатные и богатые люди и что саддукеи, достигая власти, уподоблялись фарисеям и приставали к ним.

Между современными нам евреями саддукеи не встречаются как целая секта, но продолжают существовать как отдельные вольнодумные лично­сти. Евреи их честят обыкновенно ругательным прозвищем никойрес, то есть неверный, отверженный. Кроме того, все хасиды (приверженцы ца­диков) и многие талмудисты считают вольнодумцами и тех новейших ре­форматоров иудейской обрядности, которые вводят в их богослужение немецкий язык и стараются сделать его похожим на богослужение люте­ранское. Наконец, вольнодумными почитаются у старых евреев и воспи­танники казенных еврейских училищ как за стремление их ввести в ев­рейское богослужение русский язык, так и за пренебрежение к мелочным талмудическим обрядам домашней и общественной жизни, а также и за обыкновенную между ними религиозную индифферентность.

В современном христианском обществе можно указать как на точное и близкое подобие древних саддукеев на наших всякого рода вольнодум­цев: атеистов, материалистов, нигилистов и либералов. Аналогические сходства между ними и древними саддукеями поразительны. Как древние саддукеи явились в иудействе под влиянием греческой философии, так и наши вольнодумцы образовались не путем самозарождения, а очевидным действием заграничного вольнодумства; они произросли на родной нашей почве, как завезенные из чужих краев семена разных колючек, и насеяны первоначально вольтеровскими книжками и вообще сочинениями энцик­лопедистов прошлого столетия, а потом размножились вследствие наплы­ва к нам новых идей материализма и позитивизма.

Так точно, как саддукеи, все они почти поголовно не верят в безсмер­тие души человеческой, в воскресение мертвых, в суд и воздаяние. Наши саддукеи пошли даже гораздо дальше древних: они не признают религии вообще, не верят ни во что сверхъестественное, отвергают возможность чудес, Промысл Божий, Самого Бога.

Как древние саддукеи считали совершенную свободу необходимым ус­ловием для доброй жизни, так и наши хлопочут о свободе и либеральни­чают обо всех общественных и политических предметах самым крайним образом. Только часто оказывается, что они больше хлопочут не о свобо­де делать добро, которая и теперь никому не возбранена, а о полнейшей распущенности нравов, и обнаруживают не сдерживаемую никакими гра­ницами наглость и неприличие разговоров, поступков и обращения.

Как в древности к саддукеям приставали только богатые и знатные, так и теперь таким настроением проникнуты люди, большею частью выделив­шиеся из народа своим образованием, положением и состоянием. Простой же народ остается верен завету своей религии и, покуда не развратили его эти гнусные учители распущенности, твердо держится благочестивых обы­чаев предков и священных уставов Церкви. Древние саддукеи отвергали всякий авторитет древних учителей и старцев и руководствовались указа­ниями философствующего разума. Наши новейшие саддукеи поступают точно так же, только, прогрессируя, идут много дальше: они не только пре­небрегают авторитетом знаменитейших светил науки и искусства, а дерза­ют подрываться под самый авторитет Божественный, стараясь поколебать важность церковного предания, священных книг и вообще Божественно­го откровения. Они силятся вместо здравого учения веры и священных уставов Церкви утвердить какие-нибудь недозрелые положения своей на­уки и сомнительные результаты своих скороспелых исследований, а вмес­то священных имен христианства воздвигают на пьедесталы свои боготворимые ими авторитеты разных Контов, Люисов, Бюхнеров и подобных.

Наконец, еще одна черта сходства современных саддукеев с древни­ми: наши так же точно, как и те, по-видимому, не уважают власти и пре­небрегают ею, пока ее не достигнут сами. И в то время, когда подобные люди становятся во главе какого-нибудь учреждения, забывают весь свой прежний либерализм и оказываются безцеремонными и своевольными деспотами и тиранами, требующими от подчиненных безпрекословного повиновения.

Книжники. Первоначально у древних иудеев книжниками назывались переписчики священных книг, которым усвоялось это имя с пояснением (книжники-скорописцы). Число их увеличилось особенно со времени иудейского царя Иосии. Их избирали обыкновенно из колена Левиина (Ис.Нав.гл.21) и различали между ними книжников домовых или придвор­ных и книжников людских (2Цар.8:14), то есть народных (Мф.2:4). Во времена первосвященника Ездры образовался новый род книжников, изу­чавших священные книги еврейские и объяснявших их народу иудейско­му. Их ученость была чисто библейская и, нужно сказать правду, отлича­лась точностью, как видно из евангельской истории, когда на вопрос Иро­да, где Христос рождается, они отвечают ясно и немедленно: в Вифлееме Иудейском, и ссылаются на пророчество Михея (Мф.2:4-6). Вскоре эти книжники впали в кропотливость и мелочность поразительную. Желая сохранить во всей точности и неповрежденности священные книги, они не только заучивали их наизусть, но сосчитали и знали, сколько в каждой книге содержится букв и знаков; могли даже сказать, сколько раз в извест­ной книге употреблена буква иод или другие какие-нибудь. Их обыкновен­но называли мазоретами. Для безошибочного чтения Библии они изобре­ли надстрочные и подстрочные знаки, заменяющие в еврейской письмен­ности гласные буквы. Такого рода ученых еще в V веке христианского ле­тосчисления встречал в Палестине блаженный Иероним Стридонский, называющий и по именам Лиддея и Вараввана, раввинов Тивериадского и Вифлеемского. Такого рода книжники существуют и между теперешними евреями с тою разницею, что они все свои силы обратили к изучению Тал­муда и достигают и здесь замечательных результатов, без затруднения ука­зывая в этой многотомной и многосоставной запутанной книге все нуж­ные подходящие к данному случаю места.

Перейдем теперь к нашему современному обществу и укажем и среди нас людей, которым с большею или меньшею основательностью можно усвоить название книжников.

Прежде всего приходят на память знаменитые в старообрядческом раскольническом мире начетчики. Это — настоящие книжники, изучаю­щие с любовью и усердием, достойными лучшего дела, все знаменитые в старообрядчестве книги как харатейные, так и старопечатные. Они безо­шибочно знают и указывают все благоприятствующие им места из самых обширных книг и прочитывают из них целые страницы и главы наизусть. Этим они приобретают себе особенный почет и доверие между расколь­никами и делаются их руководителями в делах религиозных. К сожале­нию, не получив надлежащего образования научного, они не только неве­жественно относятся к священным книгам, не умея отличить книги под­линной от подложной и места неповрежденного от испорченного, а осме­ливаются еще являться истолкователями предметов священных. Но что это за толкования! Они как две капли воды похожи на мудрования древ­них книжников, которых изобличил Спаситель, называя их невежествен­ными и слепыми. Как те говорили: если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется золотом храма, то повинен (Мф.23:16 и 18); так и наши старообрядческие книжники мудрствуют лукаво: «без покаяния нет спасе­ния, а без грехопадения нет покаяния; значить нужно прежде согрешить, чтобы можно было потом спастись чрез покаяние»! Как не вспомнить при этом горьких слов Господа: слепые вожди слепых! а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (Мф.15:14). И действительно, с такими руководителя­ми раскольники все больше и больше ввергаются в бездну заблуждения.

И у нас, в среде православных, есть также книжники, то есть ученые и просвещенные люди, занимающееся изучением и изъяснением предметов Божественных. Но встречается два рода ученых. Одни, по примеру древ­них святых отцов, уважают науку и занимаются ею; но, почитая науку служительницею религии, не преклоняются пред лжеименным разумом и со­держат его в послушании вере. За такое безошибочное отношение к вере и науке они по справедливости почитаются светилами Церкви и духовно­го просвещения. Другие, ослепленные блеском книжной учености, рабо­лепствуют перед наукою. Из угождения ее своенравным капризам, не за­мечая, что она нередко вземлется на разум Божий, они во имя науки готовы отречься от священнейших верований и драгоценнейших преданий церковных и являются, таким образом, изменниками веры и Правосла­вия. К таким книжникам по справедливости относятся укорительные сло­ва Спасителя: горе вам, что вы взяли ключ разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали (Лк.11:52).

Особенный вид книжников представляют еще те люди, которые, при­страстившись к чтению книг, проводят за ними все свое время и из-за этой своей страсти к чтению, не желая оторваться от заинтересовавшей их кни­ги, забывают и пищу, и сон, и дело, и даже молитву. Это нехорошо и осо­бенно потому, что увлечение такого рода является при чтении книг пус­тых, легких: такого рода чтение не только оказывается бесплодным, но нередко бывает положительно вредным, потому что при неразборчивос­ти в чтении легко увлечься книгами безнравственного и развратного со­держания и испортить себя умственно и нравственно.

Наконец, к разряду книжников по преимуществу следует отнести лиц, занимающихся литературою: сочинителей, издателей, редакторов. Значе­ние их велико и важно, если они являются проводниками идей светлых, учения здравого, мыслей основательных и зрелых. Но если лица подобно­го рода, забывая свое высокое призвание, увлекаются недостойными це­лями и, гоняясь за популярностью в народе, или же из желания нажиться на счет подписчиков (что чаще встречается), потакают страстям народ­ным, угождают дурным вкусам публики и удовлетворяют низким инстинк­там, то они вместо того, чтобы быть руководителями народа, становятся угодниками толпы и играют самую гадкую и недостойную роль.

Мытари. Название «мытари» славянское и происходит от древнего сло­ва «мыт», что означало подать, пошлину и всякий вообще подушный сбор. Отсюда заставы, на которых сбирали подати, называли мытницами (Мф.9:9), а самые сборщики податей получили название мытарей. Но это были не от правительства поставленные люди, состоявшие на службе государ­ственной, а лица частные, откупившие себе право производить известный сбор, или их уполномоченные. Их поэтому можно назвать словом откуп­щик, более понятным для нас и точнее выражающим сущность их занятий. Между ними были старейшины мытарей, или главные откупщики, и их под­начальные (Лк.19:2) и подчиненные (народ мытарей мног — Лк.5:29). Это звание или сословие образовалось вследствие того, что римское правитель­ство для избежания столкновений с массою народа и для сокращения из­держек взимания ввело в завоеванных областях систему откупов, по кото­рой сдавало богатым предпринимателям за приблизительную плату право сбора как подушной подати, так и повинностей дорожных и других статей государственного дохода. Мытарям назначался максимум сбора, как видно из слов Иоанна Крестителя: ничего не требуйте свыше определенного вам (Лк.3:12); но понятно, что они, взявшись за хлопотное дело сборщиков из-за расчетов, не строго держались в должных границах и притесняли на­род, вымогая у него двойные и тройные подати. За это народ страшно не­навидел их, и потому имя мытаря сделалось в понятиях народа тождествен­ным с названием грешника, беззаконника. Вот отчего иногда евреи негодовали и роптали, когда Христос заходил к мытарям и гостил у них (Мф.9:11 и Лк.19:7). По этой же причине враждебные Господу фарисеи и книж­ники, желая уронить Его во мнении народа, внушали толпе об Иисусе, что Он друг мытарям и грешникам (Мф.11:19). Но и между этими людьми встре­чались иногда замечательно честные и благочестивые. Таковы были — Зак­хей мытарь, оправданный Господом и признанный за истинного сына Авраамова, и мытарь Левий, избранный в число двенадцати апостолов Христовых, известный в христианстве под именем евангелиста Матфея.

Между нынешними евреями есть особенного рода мытари. Это сбор­щики общественных податей с евреев, или так называемые кагальные. Как свидетельствует о них бывший их единоверец (Брафман, Книга кагала), они производят с собранными суммами большие злоупотребления и пользуются правом обложения сборами на общественные надобности как могущественным средством к притеснению и угнетению всех, кто не нра­вится им и навлечет на себя их нерасположение. Этим средством кагаль­ные держат, можно сказать, в полном порабощении всю массу невежествен­ного еврейства и не допускают никакого стремления отдельных личнос­тей к нравственному совершенствованию и умственному развитию.

В нашем христианском обществе в очень недавнее время существова­ли настоящее мытари; это были откупщики так называемых питейных сбо­ров. Заплативши известную наибольшую сумму за право взимания такого рода сборов в известной губернии или городе, они являлись в той местно­сти чуть не полными распорядителями и для скорейшего возврата затра­ченных денег прибегали нередко к самым непозволительным средствам и делались развратителями народа, а иногда и разорителями и притеснителями его. Но благодарение Господу и благодетелю Государю! Народ наш избавился от этих пиявок, сосавших кровь народную и вытягивавших из него все свежие силы и заработки. Откупщиков у нас больше нет.

Библиографический указатель
к явлению Иоанна Крестителя
и его деятельности
(Мф.3:1-12; Мк.1:2-8; Лк.3:1-18)