Вопрос о подлинности той или другой книги решается на двоякого рода основаниях: на основаниях внешних, заимствуемых из истории, из того, что известную книгу древность чрез целый ряд веков постоянно признавала произведением того лица, имя которого она носит, и на основаниях внутренних, заимствуемых из самой книги. Приложим эти основания к решению нашего вопроса, и мы увидим, что Церковь всегда сохраняла и передавала векам последующим предание об апостольском происхождении Апокалипсиса и что самая книга, если и отличается несколько от других писаний апостола Иоанна, зато в существенном носит на себе ясные следы происхождения от того же св.ап.Иоанна.
1. Первое непосредственное свидетельство подлинности Апокалипсиса с ясным обозначением имени писателя встречается в первой половине II века у св.Иустина Мученика в его разговоре с иудеем Трифоном. Сказавши Трифону о будущем воскресении плоти, Иустин присовокупляет к этому еще учение о тысячелетнем Царстве Христовом и, приведя в подтверждение своего мнения места из ветхозаветных пророков Исайи, Иезекииля и других, ссылается потом и на свидетельство новозаветного Апокалипсиса: «Ибо и у нас, говорит Иустин, некоторый муж, по имени Иоанн, один из апостолов Христовых, в откровении, бывшем ему, предсказал, что уверовавшие в нашего Господа тысячу лет проведут в Иерусалиме, и потом будет для всех всеобщее восстание и Суд». Евсевий в своей «Церковной истории», говоря о Иустине, замечает, что он упоминает об Откровении Иоанна и ясно усвояет его этому апостолу. Блаженный Иероним, приписывая Апокалипсис Иоанну Богослову, говорит, что Иустин даже писал на него толкование вместе с Иринеем. А это уже указывает на давнее существование Апокалипсиса в Церкви. Таким образом, первым непосредственным свидетелем подлинности Апокалипсиса является уроженец и житель Ефеса (последнего места пребывания апостола Иоанна), современник Поликарпа (ученика того же апостола), член Ефесской Церкви (к которой, между прочим, написан Апокалипсис 1:4,11;2:1). И он свидетельствует открыто, без малейшей тени сомнения, не опасаясь встретить ниоткуда противоречия, говорит так, как говорит обыкновенно о предмете всем известном. Нельзя думать, будто Иустин первый отзывается об Апокалипсисе таким образом: сам он не мог прийти к этой мысли, если бы никто раньше его не высказал ее, если бы, то есть, со времен апостолов Апокалипсис или вовсе не был известен в Церквах апостольских, для которых писан, или был отвергнут как еретический, неподлинный. Притом же Иустин посылает вышеозначенное свое сочинение, где упоминается об Апокалипсисе как о творении апостола Иоанна, в Ефес: значит, предполагает как общеизвестную истину, что Апокалипсис существует там со времен апостольских и признается за апостольское произведение теми, кто в состоянии знать об этом. Возражают: «Иустин придерживался хилиазма; очевидно, он был заинтересован считать апостольским произведением книгу, в которой находил подтверждение своих любимых мыслей». Но этот свидетель так искренен, что тут же присоединяет, что большая часть лучших христиан думает об этом совершенно иначе. Итак, не сказал ли бы он с одинаковой искренностью и того, что эта противная сторона отвергала Апокалипсис? Хилиазма св.Иустин не мог выдавать за господствующий в мнениях своего времени потому, что Апокалипсис был истинен, и потому, что мог встретить противоречие. Апокалипсис же, напротив того, он прямо и безусловно приписывает апостолу Иоанну, который и для противной партии был столь же достоуважаем, как и стороною, придерживавшейся хилиазма. Следовательно, в этом отношении он не боялся встретить какого-либо противоречия, так как это было открыто признаваемою истиною. Иначе Иустин не решился бы так открыто и так смело писать об Апокалипсисе, приписывать его апостолу Иоанну, не посмел бы в глаза обманывать целое апостольское христианство и Церковь Ефес-скую, не посмел бы ссылаться на эту книгу перед противниками хилиазма. Правда, что в разговоре с Трифоном Иустин имел дело не с врагом хилиазма, но после этот разговор вручил он православным христианам. Явно, что здесь Иустин ссылается на книги, признаваемые всеми: на Исайю, Иезекииля и других пророков; значит, и Апокалипсис как ставимый наравне с ними имел такой же решительный и важный авторитет, то есть апостольское происхождение его было признаваемо всеми. Мелитон, епископ Сардийский, по свидетельству Евсевия, написал целую книгу об Откровении Иоанна. Само сочинение не дошло до нас: нам остается делать на его счет предположения. Что-нибудь одно: или Мелитон написал это сочинение против Апокалипсиса, отвергая его подлинность, или он признавал Апокалипсис подлинным. Допустить первое мы никак не можем. Тогда бы, очевидно, и его Сардийская, и другие Малоазийские Церкви навсегда отвергли эту книгу как произведение неподлинное, о чем бы не умолчал Евсевий. А если Мелитон не отвергал Апокалипсиса, значит, признавал его подлинным. И если бы Мелитон говорил об Апокалипсисе как о книге еще сомнительной, то подписал бы свою книгу не περί άποκαλύψεως Ιωάννου, а: περί άποκαλύψεως Ιωάννου της λεγομένης или φερομένης (то есть считаемый за Иоаннов), или как-нибудь еще иначе. Да и нельзя представить себе, чтобы такой ученейший и славнейший муж, каков был, по сказанию древности, Мелитон, решился писать сочинение о книге сомнительной и явно отвергаемой. Свидетельство Мелитона важно для нас потому, что это свидетельство лица уже умершего в 177 году, следовательно, жившего во времена, непосредственно следовавшие за кончиною апостола Иоанна. Значит, Апокалипсис был действительно подлинен, если его приводили под именем произведения апостола Иоанна скоро после его написания. С другой стороны, Мелитон был епископ Сардийский, то есть епископ одной из Церквей, к которым написан Апокалипсис (1:11).
И вот что говорится в Апокалипсисе про эту Церковь: Вем твоя дела, яко имя имаши яко жив, а мертв ecu. Буди бдя и утверждая прочая, имже умрети: не обретох бо дел твоих, скончаных пред Богом твоим. Поминай убо, како приял ecu, и слышал ecu, и соблюдай и покайся. Аще убо не бдиши, прииду на тя, яко тать, и не имаши почути, в кий час прииду на тя. Но имаши мало имен и в Сардии, иже не оскверниша риз своих. (3:1-4). Читая такой отзыв о подведомственной ему Церкви, хотя и не в ее современном состоянии, Мелитон не был ли заинтересован отвергнуть подлинность самой книги, где встречается подобный отзыв? И если он этого не сделал, то не потому ли, между прочим, что подлинность ее была несомненна? Если он не приводил доказательств в защиту подлинности Апокалипсиса, то не потому ли, что в его время и на его месте это было излишним и не потому ли, что это значило бы доказывать то, чего никто и не подвергает сомнению? Мелитон, нарочно путешествовавший по Востоку для изучения ветхозаветных книг на месте самих событий, исключивший из своего ветхозаветного канона все книги апокрифические, мог ли не изучить книги Нового Завета, особенно если писал о них? Мог ли не исключить из канона новозаветного книги сомнительные, если бы такие ему встретились?
Поликарп, епископ Ефесский, в письме к Виктору и Церкви Римской, перечисляя знаменитых деятелей, украшавших Церкви азийские, упоминает между ними Иоанна, «который возлежал на персях Господа, был священником и носил дщицу, был исповедником и учителем». По мнению Генстенберга, здесь выражается характер Иоанна применительно к трем его различного рода писаниям. Слова «который возлежал на персях Господа» выражают характер Евангелия; слова «был священником и носил дщицу, был исповедником» имеют отношение к Апокалипсису; слова «был учителем» относятся к посланию, где так часто встречается приветствие: дети мои (1Ин.2:1,12,18; 3:18; 5:21).
До нас сохранилось в «Церковной истории» Евсевия, написанное около 177 года послание галльских и виеннских христиан Церквам азийским и фригийским. В этом послании встречаем чрезвычайно много заимствований из Апокалипсиса. Например, Веттий Эпагаф описывается здесь как настоящий ученик Христов, следующий за Агнцем, куда бы Тот ни вел его, выражение Апокалипсиса (14:4). О другом мученике, Санкте, говорится, что он был орошаем и укрепляем живою водою, текущею из небесного источника, чрева Христова; так и обещается в Апокалипсисе (7:17; 21:6). Здесь же говорится о том, что жестокость мучителей не насытилась муками страдальцев, а стала свирепствовать даже и над мертвыми телами, чтобы исполнилось Писание: обидяй да обидит еще и праведный правду да творит еще (22:11). Все это дает нам глубокий взгляд на положение, какое занимал Апокалипсис в Церкви. Мы встречаемся здесь не только с бездеятельным теоретическим убеждением в его подлинности; мы видим также, что он во время гонений составлял центр взглядов и чувств Церкви, что из него в особенности истекало безстрашие мучеников, что его угрозы и обещания так сильно влияли на умы верующих, что вся злоба язычников была осмеяна и предана стыду. Мы видим высокую важность, какая принадлежала этой книге Писания, которую христиане затрудняются понимать даже в наши спокойные времена.
Феофил, епископ Антиохийский, по свидетельству Евсевия, в книге против Гермогена, африканского живописца, признававшего вечность материи, «приводит свидетельства из Откровения Иоаннова». Но если он пользовался Апокалипсисом, приводя из него места против ереси Гермогена, то подлинность этой книги, очевидно, была несомненна, по крайней мере в его время, близкое ко времени написания Апокалипсиса, и в его Церкви, имевшей своим пастырем незадолго до него Игнатия, ученика евангелиста Иоанна.
По свидетельству Евсевия, Аполлоний, епископ Ефесский конца II и начала III века, преемник Иринея по времени, пользуется свидетельствами Апокалипсиса в своем сочинении, направленном против монтанистов, основавших свои хилиастические мнения на Апокалипсисе как творении, написанном достовернейшим апостолом. Если бы Аполлоний не имел никаких исторических сведений о том, что ап.Иоанн написал Апокалипсис (а эти сведения ему, конечно, собрать было легко в Ефесе, в котором долго жил ап.Иоанн по своем возвращении с Патмоса, где написал Апокалипсис), то он, очевидно, скорее взял бы сторону противников монтанизма и назвал бы его книгою подложного.
Между сочинениями св.Ипполита, перечисленными на его кафедре, найденной на дороге Тивуртиевой, на Веровом поле, и не дошедшее до нас видим сочинение «Защищение Апокалипсиса», где, по свидетельству св.Андрея Кесарийского, Ипполит защищал подлинность и Божественное происхождение Апокалипсиса с той целью, чтобы удачнее рассуждать со своими противниками (алогами, как думают). И в сочинении о Христе и антихристе он пользуется Апокалипсисом как несомненно признаваемою подлинною книгою Священного Писания.
Святой Ириней, епископ Лионский, в своем опровержении ересей очень часто пользуется Апокалипсисом и нередко писателя его называет учеником Господним. Главное же место, на которое указывает и Евсевий как на важнейшее, есть то, где Ириней защищает число 666, находящееся в Апокалипсисе, против неподлинного числа 616, защищает тем, что число 666 стоит во всех точнейших и древнейших списках, и тем, что так читали те, которые лично видели самого Иоанна. Из этого видно, что во времена Иринея было много списков с Апокалипсиса, между которыми
можно было отличить сохранившиеся древнейшие от новых и неточных, что объяснением его занимались многие, содержание его возбуждало живой интерес. Хотя нигде в своих сочинениях Ириней не говорит о том, почему так думает он об Апокалипсисе, однако, на основании различных мест, в которых он делает упоминание об этой книге, мы имеем право заключать, что в своем суждении о писателе Апокалипсиса он вполне следовал общему церковному преданию. Свидетельство Иринея тем важнее, что он был уроженец Малой Азии, ученик Поликарпа (ученика апостола Иоанна), по свидетельству Иеронима и Папия (слушателя евангелиста Иоанна). Мог ли он не знать малоазийские предания, относившиеся к апостолу Иоанну, особенно, если, по Тертуллиану, был omnium doctrinarum curiosissimus explorator, если с ревностью слушал все, относившееся к преданию апостольскому и, по собственному признанию, «писал это не на бумаге, а на сердце»? Сам же он в свое время всех сомневавшихся в подлинности какой-нибудь книги отсылал в Церкви, основанной апостолами, где хранились самые автографы; убеждая так, он сам не мог не показывать примера. И вот, уверившись в подлинности всех новозаветных книг, Ириней и цитирует их все; наряду с писаниями апостольскими он указывает и на Апокалипсис явный знак того, что в его время в Церкви Православной Апокалипсис получил право наравне с писаниями апостольскими обличать еретиков как книга, приобретшая себе авторитет Божественный, как такая книга, против авторитета которой немыслимы были и возражения с противной стороны. Здесь не видно ни опасения возражений, ни мысли о защите. Защита, если можно так выразиться, была бы пустою игрою слов. Чему бы служила она, когда стоило только расспросить самовидцев апостола или взглянуть на надписания древнейших списков, чтобы увериться в подлинности Апокалипсиса? Возражают: «Ириней придерживался хилиазма: что же удивительного, если он имел интерес поддерживать Божественный авторитет книги, в которой находил поддержку для своего образа мыслей?» Но, заметим, хилиазма придерживалась только одна часть православных, которой другая с самого начала противодействовала. Разногласие вышло из-за содержания книги (одни стояли за буквальный способ толкования, другие за аллегорический), а подлинность ее была признаваема равно обеими сторонами.
Тертуллиан часто ссылается на Апокалипсис и всегда при этом называет писателя его апостолом, святым Иоанном, Иоанном Богословом. И признает он подлинным Апокалипсис не потому, как думают одни, что монтанисту (а значит и хилиасту) естественно было держаться за Апокалипсис как за подтверждение своих мыслей и не потому, что в Карфагене, где жил Тертуллиан, издавна было в обыкновении выдавать это писание за произведение апостольское, как думают другие. Подлинным признает он Апокалипсис вследствие древнего предания. Значит, важнейшего противоречия в Церкви насчет этого вопроса при Тертуллиане не было, иначе такой человек, каким был Тертуллиан, не оставил бы без замечания и опровержения важнейшего противоречия против Апокалипсиса, а он упомянул об этом случайно, мимоходом. Свидетельство его тем важнее, что он представил исторические исследования о подлинности писаний, приписываемых в его время Иоанну и, по примеру Иринея, как сам справлялся в Церквах, основанных апостолами, о начале священных писаний христиан, так и других отсылал туда же для вернейшего исследования.
Климент Александрийский в своих «Строматах» и «Педагоге» приводит многие места из Апокалипсиса, называя его писателя Иоанна апостолом, приводит без колебания, как будто он не слыхал о возражениях алогов. А хорошо известный характер Климента делает его свидетельство полновесным. Сам же он замечает, что во всем относительно священных книг сообразовался с тем, что слышал об учениках Христовых Петре, Иакове и Иоанне.
И ученик Климента, Ориген приписывает Апокалипсис апостолу Иоанну. «Что сказать об Иоанне, возлежавшем на персях Иисуса, который, оставив одно Евангелие, сознался, что можно бы написать столько книг, сколько не вместил бы их и самый мир? Он написал Откровение, получив повеление умолчать и ничего не писать о гласах семи громов». В другом месте, пересчитывая новозаветных писателей, он говорит решительно: «Еще и Иоанн присоединяется с трубою своих посланий и Апокалипсиса». Таким образом, Ориген не встречал в свое время значительного возражения против подлинности Апокалипсиса. Не мог не знать он противоречия алогов, но так мало придавал ему значения, что не счел даже нужным и упомянуть о нем, не только что заняться его опровержением. И все это для нас тем важнее, что Ориген был самый жестокий враг хилиазма и ревностнейший оспариватель его. Согласился бы он признать апостольскую подлинность книги, в которой тогдашние хилиасты находили для себя единственную опору, если бы не имел достаточных исторических свидетельств о том, что Апокалипсис написан апостолом и евангелистом Иоанном? Если Ориген признавал Апокалипсис книгою подлинною, то делал это на основании древнейшего предания, сохранившегося в Церквах, и это тем вероятнее, что он предпринимал путешествия по христианскому миру с нарочитою целью представить исторические исследования о подлинности писаний, известных под именем писаний евангелистов и апостолов. Ориген прямо ставит Апокалипсис в числе книг, признаваемых всеми, и отделяет его даже от книг смешанных. Возможно ли, что бы это было мнение только его частное или даже неискреннее? Очевидно, Ориген не мог позаимствовать такого мнения у хилиастов или делать это из угождения к ним, если он хилиазма терпеть не мог и всегда сильно нападал на него. А не явно ли отсюда, что здесь говорится о признании Апокалипсиса книгою апостольскою торжественном и всеобщем?
Св. Григорий Нисский говорит об Апокалипсисе как о творении евангелиста Иоанна: «Слышу, что евангелист Иоанн в таинственных писаниях говорит загадочно, что в точности должно непременно гореть духом и быть хладным для греха: О, дабы студен был ecu или горящ, говорит он (3:10)».
То же должно сказать и о Ефреме Сирине. Вот для примера его слова: «Тогда (во второе пришествие Господа) раздерутся небеса и откроется Царь царствующих, пречистый и славный Бог наш, подобно страшной молнии, с силою многою и несравнимою славою, как проповедал и Иоанн Богослов, говоря: Се грядет со облаки, и узрит Его всяко око и иже Его прободша, и плач сотворят о Нем вся колена земная (1:7)».
Что касается до Евсевия, то в своей «Церковной истории» он говорит, как различно думали об Апокалипсисе в его время, и затем два раза называет Апокалипсис сперва в числе книг, признаваемых всеми ( όμολογούμενα ), а потом в числе книг спорных, то есть по поводу которых есть мнения, разноречащие ( αντιλεγόμενα, или νόθα ), причем опять замечает, что некоторые спорят о подлинности его, другие же, напротив, относят его к книгам, признаваемым всеми. Отсюда открывается, что во времена Евсевия перевес был на стороне признающих подлинность Апокалипсиса и что сам Евсевий скорее склонялся на сторону признающих его, чем на сторону сомневающихся в нем, а тем более отвергающих его. Замечательно, что сам Евсевий подробно не объясняется об Апокалипсисе, а собирает только с большим тщанием свидетельства и мнения древних об этой книге и особенно подробно излагает мнение Дионисия Александрийского. Итак, если бы в церковном предании от времен апостольских не сохранилосьясных и решительных свидетельств об апостоле Иоанне как писателе Апокалипсиса, то неужели бы Евсевий так решительно причислил его к книгам, признаваемым всеми? Да и в других своих сочинениях Евсевий цитирует Апокалипсис как подлинное писание апостола Иоанна, как новозаветный авторитет.
Святой Афанасий Великий говорит в 39-м послании «О праздниках» об Апокалипсисе Иоанна как «источнике спасения» и ставит его между книгами богодухновенными. У Августина встречаются выражения вроде таких: Ioannes Apostolus in Apocalypsi; Ioannes Evangelista in eo libro, qui dicitur Apocalipsis; Apocalipsis ipsius Ioannis, cujus est hoc Evangelium.
Иероним высказывает, что знает о сомнениях насчет подлинности Апокалипсиса, но говорит и то, что эти сомнения не так основательны, чтобы могли поколебать веру его собственную или веру Церквей, окружающих его. Он говорит об Иоанне как об апостоле, евангелисте и пророке, называя его пророком именно потому, что он написал пророческую книгу Апокалипсис.
Наконец, 33-е правило собора карфагенского приписывает Апокалипсис апостолу Иоанну, ставя его между книгами каноническими, наряду с писаниями апостольскими. Итак, мы видим, что, начиная с первых веков, со времен, близких ко времени написания Апокалипсиса, до IV века включительно и далее Церковь всегда смотрела на него как на произведение св.Иоанна, апостола и евангелиста, руководясь в этом случае преданием. Но если какая-нибудь священная книга прошла через IV век это строгое время, когда сделаны тщательнейшие разыскания, собраны и рассмотрены памятники веков прошедших, спрошено предание и единогласно признана богодухновенною, то ее подлинность является выше всякого сомнения.
Итак, толик имуще облежащ нас облак свидетелей (Евр.12:1) в пользу подлинности Апокалипсиса, имеем ли право сомневаться в его подлинности? Или надо отнять всякую силу у доказательств внешних, или надо допустить, что в этом случае они решают всякое недоумение. В опровержение той истины, что Церковь везде и всегда признавала Апокалипсис писанием апостольским, богодухновенным, Иоанновым, указывают: 1) на то, что лица, жившие близко к временам апостольским, раньше св.Иустина, как то: Климент Римский, Варнава, Ерма, Игнатий, Поликарп, Папий, вовсе не упоминают об Апокалипсисе, хотя им упомянуть о нем было очень кстати: Поликарп был непосредственный ученик евангелиста Иоанна; Игнатий, ученик Поликарпа, писал к Церквам Ефесской, Смирнской, Филадельфийской, к которым написан и Апокалипсис; Папий слушатель апостола Иоанна; Ерма, Климент и Варнава мужи апостольские. 2) На то, что об Апокалипсисе не упоминается в повествовании о мученичестве Поликарпа, ученика Иоанна Богослова, составляющем послание Церкви Смирнской, к которой писан Апокалипсис. 3) На то, что в 85-м апостольском правиле опущен Апокалипсис из числа «святых» новозаветных книг. 4) На 60-е правило Лаодикийского (360 год) собора. 5) На св.Григория Богослова, который, пересчитав канонические книги Нового Завета и не упомянув Апокалипсиса, прибавляет: «Теперь все имеешь книги, а какие есть, кроме них, те не в числе подлинных». 6) На св.Амфилохия Иконийского, который не включает Апокалипсис в число книг богодухновенных и достоверных и отзывается о нем так, что «иные причисляют к священным книгам, а многие называют неподлинным». 7) На св.Кирилла Иерусалимского, который, в своем 4-м огласительном поучении, советуя оглашенным читать только принимаемые Церковью книги обоих Заветов и не касаться апокрифов, и приведя по порядку все ветхозаветные и новозаветные книги, принимаемые в его время Церковью, и не сказав ни слова об Апокалипсисе, прибавляет: «А прочие писания все да будут вне сих и должны считаться второстепенными», а в своем катехизисе, говоря об антихристе, берет свидетельства о нем не из Апокалипсиса, чего бы ожидать естественнее, а из книги Даниила; следовательно, признавал его книгою апокрифическою. 8) На Пешито ,сирский перевод, конца II века, в котором нет Апокалипсиса. 9) На то, что христиане восточные несториане и яковиты не имеют в своем законе Апокалипсиса. 10) На то, что Кай, римский пресвитер, живший в конце II и начале III века, признавал Апокалипсис произведением еретика Коринфа. 11) На то, что Дионисий Александрийский не признавал Апокалипсис произведением Иоанна апостола. Отвечаем: действительно, в дошедших до нас писаниях мужей апостольских не упоминается Апокалипсис. Но если внимательно перечитать их писания и ближе познакомиться с их содержанием и характером, то окажется, что их молчание нимало не опровергает подлинности Апокалипсиса и в некоторых случаях подтверждает только подлинность их собственных писаний. Начнем со св.Климента Римского.
Климент, ученик апостола Павла, пишет от имени Римской церкви в Коринф послание по тому же поводу, по какому и ап.Павел писал два послания к Коринфянам, то есть с целью уничтожить распрю между ними и снова водворить любовь, целомудрие, единодушие. Не должно ли же было ожидать, что Климент прежде всего приведет изречения апостола из двух посланий его к Коринфянам? Не естественно ли было для Климента в подобных обстоятельствах подкрепить свои увещания и угрозы словами и увещаниями апостольскими? Ведь писания апостола Павла, должно думать, составляли главнейшее руководство для мужа апостольского св.Климента. А особенно послание к Римлянам не должно ли было, так сказать, просвечивать везде в послании из Рима? Что же, между тем, находим мы в этом послании? То же вероучение и нравоучение, какое проповедовал и ап.Павел и все прочие апостолы, но все это изложено у Климента его собственным языком, по-своему, независимо от способа выражения и изложения апостольского. Однажды только упоминает здесь Климент об апостолах Петре и Павле, да и то без упоминания о том, что они написали нечто, относящееся к данному случаю; он ни разу не приводит их изречений в подтверждение своих мыслей. Из двух посланий ап.Павла к Коринфянам встречаем здесь только неясное краткое указание на одно первое. Ни о втором послании к Коринфянам, ни о послании к Римлянам, ни об остальных посланиях Павловых здесь вовсе и не упоминается и почти нет намека. Не приводит Климент буквально ни одного места и из четырех Евангелий. Ветхий Завет между тем цитирует он весьма часто, из него выписывает целые отделения. Что же доказывает все это против писаний апостольских? Ровно ничего. Послания к коринфянам, послание к римлянам, все Павловы послания и Евангелия подлинны так явно и беспрекословно, что гораздо легче заподозрить послание Климента (как это уже действительно и случилось), чем заподозрить эти писания в подложности. А если молчание Климента об этих новозаветных книгах не говорит против их подлинности, хотя упомянуть о них представлялось много поводов, тем менее может значить молчание его об Апокалипсисе, о котором говорить не представлялось и нужды. А когда представился повод Клименту употребить выражения апокалипсические, он и употребил их в своем творении о девстве.
Правда, что и Варнава не делает указаний на Апокалипсис; но вправе ли мы ожидать этих указаний, если в первой части своего послания (догматической) он приводит цитаты из одного лишь Ветхого Завета, а во второй (нравоучительной) не приводит ни одного выражения даже из наставлений Павла, как бы кстати ни было это. Не следует забывать, что послание Варнавы, спутника апостола Павла, может быть, древнее Апокалипсиса, написано раньше него. Мог ли Варнава заимствовать что-нибудь у возлюбленного ученика Христова?
В книге Ермы «Пастырь» мало указаний на Ветхий Завет, еще меньше на Новый. Но некоторые иносказания его явно заимствованы из Апокалипсиса. Это доказано в особом сочинении об этом предмете Ларднером.
Св.Игнатий Богоносец говорит собственными словами и не приводит библейских мест буквально; везде только намекает на места из апостольских писаний, только подражает им, но не цитирует их буквально и поименно. Так и следовало писать непосредственному ученику апостола, внимавшему живой его речи, знакомому с ним не столько по книгам, сколько по устной беседе с ним. Удивительно ли, что те самые новозаветные места, которые мы теперь читаем, сохранились в его памяти несколько в другом виде? При всем том, в посланиях Игнатия встречаем довольно следов Апокалипсиса, и следов таких, которые проглядеть может разве читатель поверхностный или упрямый. В послании к Ефесянам, Игнатий говорит: «Нет ничего лучше мира, ибо им уничтожается всякая брань небесных и земных духов». «Война на небе» ( πόλεμος επουράνιος ) это необыкновенное выражение находится только в Апокалипсисе ( έγένετο πόλεμος έν τω ούρανω ) (12:7). А что Игнатий при этом имеет ввиду действительно сатану (апокалипсического), на это указывают предыдущие слова: «единомыслием вашей веры разрушаются гибельные дела сатаны». Далее читаем следующие слова: «вера и любовь к Иисусу Христу есть начало и конец жизни ( αρχή και τέλος ); вера начало; любовь конец». Аз есмь начаток и конец, — говорит Иисус Христос в Апокалипсисе (1:8; 22:13). Дальше говорится у Игнатия: «Будем все делать так, как бы Он Сам был в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он был в нас, Богом нашим». Те же мысли и в том же порядке встречаем и в Апокалипсисе: и вселится с ними: и тии людие Его будут и Сам Бог будет с ними, Бог их.
Мы могли бы привести много других мест из посланий св.Игнатия к Ефесянам, Филадельфийцам, Смирнянам, но опускаем их, не желая утомлять внимание читателей.
В послании Поликарпа к Филиппийцам встречается много мест новозаветных, но не буквально выписанных, а перемешанных с его собственными выражениями. Все эти места по большей части заимствованы из посланий апостола Павла (кроме посланий к Колоссянам и Солунянам) и из первого послания апостола Петра. Из Евангелия Иоаннова Поликарп не приводит ни одного слова; из его первого послания приводит только одно место, да и эти две строчки попали сюда как будто случайно. И как это, однако, нимало не говорит против Евангелия и послания, так не может что-нибудь доказывать и против Апокалипсиса, тем более что о Филип-пийцах и не говорится в Апокалипсисе. Впрочем, и здесь встречаются некоторые места, заставляющие предполагать знакомство Поликарпа с Апокалипсисом. Об Иисусе Христе Поликарп говорит, что «Ему служит все дыщащее и что Его Кровь взыщет Бог от неверующих Ему», но и то и другое нигде не изображено так сильно, как в Апокалипсисе (5:13).
По Евсевию, кажется, что Папий не знал Апокалипсиса, но это только кажется. Не было у Папия нарочного и особенного известия об Апокалипсисе; но доказано ли то, что у него нельзя встретить даже и следа Апокалипсиса, даже упоминания о нем? По крайней мере Андрей Каппадокийский прямо ставит Папия между свидетелями богодухновенности Апокалипсиса. Не об одном Апокалипсисе, но и о всех Павловых посланиях Папий не упоминает в своих отрывках. Ужели по одному этому должны мы заподозрить все Павловы послания и между ними послание к Колоссянам, в котором упомянуто о Церкви в Иераполе (Кол.4:13), где епископом был Папий, и которое уже по этому одному должно было быть очень известным и весьма почитаемым в этих странах? Не сказал ничего Папий и о Евангелии св.Иоанна, о котором известий мы могли бы ожидать у него с большим правом, чем об Апокалипсисе; и однако, как это нимало не опровергает подлинности Евангелия от Иоанна, так не говорит и против Апокалипсиса.
Нимало не удивительно и то, что мы не встречаем Апокалипсиса в послании Церкви Смирнской, описывающем мученичество Поликарпа; писатель его Еварест обо всем говорит собственными словами и вовсе не имеет обыкновения к своим словам примешивать фразы и выражения библейские.
Апостольское 85-е правило опускает Апокалипсис, вероятно, потому, что во время составления этого правила Апокалипсис еще не сделался общеизвестным в Церкви.
Что касается до 60-го правила Лаодикийского собора, то важность этому правилу уже потому не может быть придаваема, что оно исходит от собора только поместного, если уже не согласиться со Шпиттлером, весьма основательно и в то же время остроумно доказавшим неподлинность и позднее происхождение этого прибавления в особом сочинении.
Что касается до св.Григория Богослова, Амфилохия Иконийского и Кирилла Иерусалимского, то опущение ими в своих новозаветных каталогах Апокалипсиса не могло быть следствием их неуверенности, потому что тогда бы они из любви к истине решились скорее вовсе отвергнуть эту книгу как подложную (как это они действительно и делали с подобными книгами). Андрей Кесарийский, современник св.Григория, ручался за его веру в апостольское происхождение и богодухновенность Апокалипсиса, и ручательство его тем вернее, что сам Григорий доказывал Божественную сущность Сына Божия словами Апокалипсиса: Сый и иже бе и грядый Вседержитель (1:8) наравне со свидетельствами писаний несомненно апостольских, и что речение Апокалипсиса, равно как и речения Евангелия Иоанна, он называл «великими и высокими речениями». Сам же Амфилохий, оканчивая перечисление книг, делает о всех книгах священных, не исключая и Апокалипсиса, такой отзыв: «Сей да будет неложнейший канон богодухновенных писаний». Св.Кирилл употребляет об Иисусе Христе название Царь царем и Господь господем, взятое из Апокалипсиса (19:16). Согласнее с историческими обстоятельствами думать, что Апокалипсис не был вносим в каноны, назначаемые для всеобщего употребления, по его таинственности и прикровенному смыслу. Дозволение читать и толковать его всякому принесло бы больше вреда, нежели пользы. Для предотвращения разных толков некоторые из отцов сочли нужным предоставить времени разрешить недоумения, устранить сомнения о достоинстве Апокалипсиса и утвердить его подлинность во всех Церквах. Притом смутные обстоятельства Церкви тех времен усиливали между христианами мысль о тысячелетии. Почему, если бы книга, употребляемая еретиками на поддержание этой несправедливой мысли, открыто и всеми признана была богодухновенною, то ложное учение могло получить вид истины, ко вреду самих христиан. Опасаясь увеличить печальные обстоятельства Церкви, некоторые, впрочем, немногие, пастыри содержали Апокалипсис тайно, не вводя чтение и употребление его в Церкви.
Если нет Апокалипсиса в известном ныне списке в Пешито, то, как доказали Эйхгорн и Гут, первоначально он там находился и выключен оттуда уже после времен Ефрема Сирина. И действительно, основываясь на том, что Феофил Антиохийский употреблял его, можно с полною достоверностью принять, что церковь Сирская уже во II веке включила его в каталог книг священных. Несомненно по крайней мере то, что во II веке он был уже известен сирским христианам (как это видно из примера того же Феофила), а в IV принят ими как книга подлинно апостольская, потому что Ефрем Сирин приводит его в своих сочинениях как каноническое писание Нового Завета.
Так называемые восточные христиане, то есть несториане и яковиты, по невежеству исключили из канона все, что не читалось публично в Церкви. А что подлинность его признавали яковиты, за это ручается уже то, что в XII веке яковитский епископ Амида Дионисий, или Яков Вар Салиби, написал комментарий на весь Новый Завет и в том числе на Апокалипсис.
Свидетельство Кая, или Гаия, сохранил до нас Евсевий в «Церковной истории». Если слова его брать отдельно, то вообще смысл их будет таков: «Керинф под мнимыми откровениями, которые он выдавал под именем великого апостола, старался ввести и распространить свой чувственный хилиазм». Но каков собственно их исторический смысл? Разумеет ли Кай здесь то, что Керинф действительно написал сочинение ( αποκαλύψεις ) под именем великого апостола, которое, как совершенно отличное от истинного Апокалипсиса, нужно отнести к числу Апокалипсисов подложных; или это тот самый Апокалипсис, какой имеем теперь, и, следовательно, Кай указывает на него здесь как на подложный? Чтобы решить этот вопрос, обратимся к самому Евсевию и посмотрим, по какому случаю приводит он это место: приводит ли он его как свидетельство об Апокалипсисе или с какою-нибудь другою целью и как сам он понимает его? При внимательном рассмотрении оказывается, что Евсевий приводит указанное место как свидетельство не о настоящем Апокалипсисе, а о ереси Керинфовой. Так, в 26-й главе говорил он о Менандре, в 27-й о евионитах, в 28-й переходит к Керинфу и о его последователях приводит два свидетельства из древних писателей, ясно характеризующие их учение. Но, говоря об Апокалипсисе, он ни слова не говорит о том, чтобы Керинф подменил его или чтобы Кай почитал его за произведение Керинфа. Не забудем и того, что Ипполит, признававший подлинность Апокалипсиса, написал против Кая целую главу, где он между тем не нападает на него за присвоение Апокалипсиса Керинфу. Блаженный Иероним, знавший это место в сочинении Кая, также не принимал его о настоящем Апокалипсисе; потому что, во-первых, нигде не упоминал о нем, хотя и имел к тому повод; а во-вторых, не держался бы об Апокалипсисе мнения противоположного. Точно так же понимал это место блаженный Феодорит, иначе не сказал бы во множественном числе: «Κήρινθος αποκαλύψεις τινάς έπλάσατο» («Керинф сочинил какие-то откровения»). Да и само по себе невероятно, чтобы Кай разумел здесь Апокалипсис новозаветный. Если бы так, то современники его, уверенные в подлинности Апокалипсиса Иоаннова, не оставили бы этого без возражения. Почему же должен был решиться на это Кай? Не забудем и того, что Ориген был в Риме именно во время епископства Зефирина, то есть во время спора, был единственно по желанию видеть римские церкви и не мог, стало быть, не познакомиться с Каем; и между тем тот же Ориген ставит Апокалипсис в ряд книг подлинных, чего, конечно, не было бы, если бы он встретил спор о подлинности его в Римской церкви. Да и отчего же, наконец, Римская церковь приняла его в свой канон? Всего вероятнее, что Кай говорит об Апокалипсисах Керинфа. Во всяком случае авторитет одного Кая еще не составляет большой важности при единодушном свидетельстве древнейших отцов.
Слова Дионисия Александрийского помещены в «Церковной истории» Евсевия. В них должно различать две части: 1) свидетельство и 2) суждение самого Дионисия. Рассмотрим порознь эти части и оценим их критически.
1) Вот свидетельство Дионисия: «Некоторые из наших предшественников совершенно отвергали и всячески опровергали эту книгу. Рассматривая каждую главу ее порознь, они называли ее неосновательною и бессвязною. Говорили, что и надпись ее ложная, то есть будто бы эта книга написана не Иоанном и не есть Откровение, потому что на ней лежит непроницаемая завеса; будто бы писатель сего сочинения не принадлежит не только к числу апостолов, но и к числу святых или вообще членов Церкви. Написал ее, говорили, Керинф, основатель ереси, названной по нему керинфовою; он же дал ей и это заглавие, желая свой вымысел украсить достоуважаемым именем. Главный пункт сего учения состоял в том, что тысячелетнее Царство Христово будет земное. Но так как Керинф был человек, преданный телу и слишком плотолюбивый, то к чему стремился сам, тем выражал свои мечты и о Царстве: все ограничивалось у него удовлетворением чрева и животных побуждений, то есть пищею, питьем, брачными узами, а чтобы придать этому почетнейшее значение празднествами, жертвоприношениями и жертвенными пирами». Что это были за люди, которые отвергали апостольское происхождение Апокалипсиса и приписывали его Керинфу? «Некоторые, отвечает, во-первых, Дионисий, значит не один, но и не многие, а может быть, человека два-три». На это скажут: «Речь идет здесь только о писателях, но писатель может быть проводником мыслей целой значительной партии». Но, с другой стороны, верно так же и то, что писатель может предлагать свое частное, единоличное мнение. А что партия эта была незначительна, это видно, кроме выражения τινές, «некоторые», и из того, что противополагаются «многие», признающие достоинство Апокалипсиса. Во-вторых, по Дионисию, это были «из наших предшественников»; другими словами, они жили раньше второй половины III века, раньше 247 года, в который Дионисий сделан был епископом, раньше времени написания его книги об обетованиях. Но задолго ли прежде? Об этом Дионисий не говорит. Но если этого он не сказал, хотя должен был сказать, то значит, не мог сказать. Но в таком случае не объяснимо выражение τινές. Сам Дионисий непосредственно за изложением мнения этих «некоторых» говорит: «Напротив, я не дерзаю отвергать эту книгу».
Copyright © 2003-2004
Слава Богу за все!
Webmaster: ds