Внутренние доказательства *
подлинности Апокалипсиса

Шафф (перевод Михайловского).
«Духовный вестник», май 1864

Кроме того, мы имеем ясное свидетельство самого писателя, которое доз­воляет принять что-нибудь одно: или считать этого писателя за апостола Иоанна, или за намеренного безстыдного обманщика. Но этим последним возмущается всякое здравое нравственное и религиозное чувство. Между тем как в Евангелии он говорит о себе самом только в третьем лице и по­средством разных описаний себя, а в Апокалипсисе он не раз называет себя Иоанном (1:1,4,9; 22:8). Это потому, что он здесь выступает проро­ком, а ведь и в Ветхом Завете не встречается безымянных пророчеств (осо­бенно Дан.8:1; 9:2; 10:1). Правда, он не прилагает к себе прямо названия «апостол» или «евангелист», но он ясно выказывает себя облеченным апо­стольским авторитетом: во-первых, органом столь важного и обширного откровения, какое Господь не сообщал же кому-нибудь, стоявшему ниже его, например, какому-нибудь ефесскому пресвитеру, состоявшему в его власти; во-вторых, предстоятелем Малоазийских церквей (1:4), которым в таком тоне и с такою карающею силою мог писать только апостол. Дру­гой какой-нибудь Иоанн чрез это стал бы в открытую борьбу с историчес­ки установившимся отношением верховного надзора апостола к этим Цер­квам, особенно к ефесским, и поэтому с первого раза ему по крайней мере нужно было бы яснее определить себя пред ними и точнее засвидетель­ствовать о своем божественном посольстве (буде он действительно спо­добился того), если хотел привлечь их внимание и не желал быть приня­тым с насмешкою. Разве Павлам и Иоаннам (3Ин.9:10) не приходилось бороться с врагами их апостольского достоинства? Под именем Иоанна читатель в такой связи просто мог прямо признать только апостола и еван­гелиста с этим именем. Это мнение и было принято всею Церковью, как показывают свидетельства отцов и надписи на манускриптах до тех пор, пока основание апокалипсических надежд в дальнем будущем и недоста­ток более глубокого понимания в некоторых богословах не пробудили в них предубеждений не в пользу содержания книги.

Впрочем, сомнения в апостольском происхождении и каноническом достоинстве Апокалипсиса имеют для себя основание не в одних только догматических предубеждениях. К ним еще нужно присоединить значительные критические затруднения, которые только новейшие ученые ис­следователи выставили в надлежащем свете, и хотя, конечно, может стать­ся, и преувеличили их. Если беспристрастно сличать это произведение с другими приписываемыми Иоанну творениями, то и по содержанию и по форме представится такое разительное различие, что, кажется, принужден будешь допустить что-нибудь одно из двух: или Апокалипсис не счи­тать произведением пера Иоанна апостола, или — Евангелие и послания. Если где в области библейской критики, то именно здесь благонамерен­ное научное сомнение имеет себе некоторое основание. Различие это мож­но подвести под три пункта. 1) По языку и слогу, так как в Апокалипсисе греческий язык сильно проникнут евреизмом, неправилен, отрывист и похож на бурный горный поток; напротив, язык Евангелия и посланий, хотя тоже не без еврейского оттенка, гораздо чище, он более спокоен и плавен. 2) По психологическому настроению и по всему тону писателя, так как писатель Апокалипсиса обнаруживает в себе слишком живую и раз­ражающуюся в грандиозных образах фантазию, священный гнев против врагов Божиих, одним словом, Воанергеса, сына грома, который готов низвесть с неба огонь (Лк.9:54-56); напротив, писатель Евангелия почти в каждой строке выказывает в себе тихое созерцательное настроение, са­моуглубление, нежное веяние любви и мира, выказывает ученика, кото­рый возлежал на груди премилосердного Спаса. 3) По богословской точ­ке зрения: между тем как писатель Апокалипсиса кажется вращающимся в сфере феократического воззрения ветхозаветных пророков и проникнут образом мыслей христиан из иудеев; писатель Евангелия и посланий, ис­ходя из самого духовного и возвышенного воззрения на воплотившееся Слово, христианство в его особенностях изображает как какое-то новое, самостоятельное учреждение, составляющее в то же время венец всех пре­жних откровений.

Некоторые ученые думают это явление объяснить тем, что Апокалип­сис был написан двадцатью годами позже других Иоанновых писаний. Но если бы эта книга была написана вскоре после смерти Нерона, что, как уже замечено, очевидно противоречит преданию, все-таки Иоанну было тогда (в 69 году) уже по крайней мере 60 лет, а в таком возрасте слог, темперамент и религиозное мировоззрение обыкновенно еще не испы­тывают никаких важных перемен. Не видно также, зачем ему нужно было изучать греческий язык лишь в Малой Азии, тогда как этот язык был во всеобщем употреблении: так, например, Иаков, может статься, никогда не выходивший за пределы Палестины, свободно и правильно выражает­ся на нем. Действительно, писатель Апокалипсиса, как думает и Лукке, вовсе не выказывает в себе только что начинающего учиться по-гречес­ки, напротив, весьма знакомого с греческим языком и владеющего им сво­бодно; евреизмы и неправильности отчасти обусловливаются содержа­нием и нарочно подобраны, частью составляют исторические и поэтические фигуры, частью вообще принадлежат к идиомам новозавет­ных книг, которые повсюду, и притом в самом Евангелии Иоанна боль­ше, чем в Павловых посланиях, имеют свое основание в еврейском языке, подобно тому, как Новый Завет основывается на Ветхом. Таким обра­зом, нужно поискать какое-нибудь другое объяснение, если хотят признать в писателе Апокалипсиса одно лицо с писанием Евангелия и посланий Иоанновых. А такое-то объяснение мы находим, с одной стороны, в осо­бом духовном состоянии писателя Апокалипсиса, который писал, руко­водясь не умом ( νους ), не вседневно владеющим собою сознанием, но во время восхищения духовного (см.:1Кор.14:14 и далее; Апок.1:10), и был, более всякого писателя какой бы то ни было новозаветной книги, про­сто страдательным орудием, так сказать, диктующего Святого Духа; а с другой стороны, в особенности самого предмета, для которого особенно и исключительно и приличен был один только символическо-пророческий язык Ветхого Завета, особенно язык Иезекииля, Даниила и Захарии, так как он совершенно далек от идиом в литературных языческогреческих произведениях того рода. Задача пророка и по содержанию и по фор­ме совершенно иная, чем историка и писателя. Тот любит выражения поэтические, особенные, старинные, торжественные, полнозвучные и сильные, а историку, напротив, по душе речь ясная, простая, определен­ная и общепонятная. Так, например, слог Исайи далеко не одинаков, смот­ря по тому, излагает ли он просто только историю или пишет в пророчес­ком восхищении. И само по себе не невозможная вещь, что один и тот же апостол в различные времена был наделен различными дарованиями пи­сателей и притом в различных степенях. До нас дошли образцы многостороннего гения в истории литературы почти от всех образованных наций. Так, стало быть, необходимы отступления от природы вещей, особенно, если учесть, что Иоанн писал рассматриваемое творение спус­тя долгое время после Евангелия.

Впрочем, это только одна сторона дела. Различие между Апокалипси­сом и другими творениями Иоанновыми много раз рассматривали с раз­личных сторон. Но между ними есть также разительное сродство как в возвышенном и в самом простом образе изложения, так и в отдельных фразах, так и во всем духе и смысле. В доказательство этого мы напом­ним внимательному читателю о лирических отделах Апокалипсиса, ука­жем на хвалебные песни прославленных святых пред престолом Агнца, изливающиеся из глубочайшего поклонения и самого блаженного покоя (4:8 и далее; 5:8 и далее; 7:9 и далее; 4:1 и далее; 15:3 и далее), безподоб­ном описании нового Иерусалима и окончательной феократии, во вре­мя которой навсегда сочетаются между собою небо и земля, Бог и его народ, и когда все вещественное, одухотворившись, будет сиять светом Божественной славы (гл.21,22), упомянем о выражении искреннего ожидания Невестою прихода Небесного Жениха, причем тайновидец из восхищенного состояния переходит к молитвенной жизни воинствующей Церкви (22:4,20). Далее, истинно Иоанново учение о лице Иисуса Христа, Которому и тайновидец, подобно евангелисту, прилагает самые высокие сказуемые (предикаты), Которого он изображает Началом и Концом, Источником жизни, предметом поклонения ангелов и всякой тва­ри, Владыкою и Судиею всей вселенной (1:17; 2:8,17; 3:14; 20:11 и далее; 21:6; 22:13) и вне примирительной страдальческой кончины Которого он не знает спасения (1:5; 5:9,7,14; 1Ин.1:7; 2:2). Особенно поразитель­но название Слово ( Λόγος ) (19:13; ср.5:5), которое употребляется о Хрис­те в Новом Завете еще только в предисловии Евангелия да во вступлении первого послания Иоаннова. Кроме Иоанна, из всего сонма писателей апостольского века никто не мог написать Апокалипсиса. Еще менее мож­но представить кого-нибудь из мужей апостольских, которому бы можно было хотя с какою-нибудь вероятностью приписать это творение.

Наконец, как содержание и форма Апокалипсиса заставляют нас Иоан­на признать его автором, так и наоборот — личные качества Иоанна, ка­жется, требуют от него написания Апокалипсиса. Мы знаем, что эта кни­га вошла в канон и образует приличное и необходимое его заключение не без особенного водительства Промысла. Далее, мы полагаем, что полно­та христианского откровенного учения столь же необходимо требует про­рочества, предначертания будущих судеб Царства Божия чрез непогре­шимый орган, поколику это Царствие на земле необходимо имеет свое развитие, есть история постоянной войны и победы, и поколику ожида­ние славного второго пришествия Господня составляет существенный эле­мент христианской жизни. А в таком случае, более всех других апостолов был способен быть органом таких откровений о будущей судьбе и об име­ющем некогда последовать совершенстве Церкви и печатью ее священ­ных первоисточников именно тот ученик, который восприял особую меру дара прозорливости, глубокомыслия, который с молитвенным благогове­нием и любовью проникнут был жизнью Богочеловека и у Владыки Церк­ви пользовался искреннею доверенностью, тот ученик, который умираю­щим Искупителем избран был в опекуны Его осиротевшей Матери, сле­довательно, некоторым образом в Его наместники, и который как патри­арх Апостольской Церкви, больше всех апостолов прожил на земле и ви­дел ее скорби и бедствия, ее победы и надежды. А в таком случае тайнови­дец Иоанн — апостол совершенства, как своими освещенными естествен­ными дарованиями, так своим положением и судьбою, так сказать, был предопределен к откровению самого глубокого жизненного начала, как последней цели Церкви, так что юноша-старец в форме Апокалипсиса над чудным зданием своего Евангелия только воздвиг величественный купол с золотою надписью, выражающей благочестивое сильное желание: Ей, гряди, Господи Иисусе (22:21).


[ Вверх ][ Содержание ][ Книги ][ Чтение ][ Главная ]

Примечания:
*
    Дорогой читатель, прошу Ваших святых молитв за рр.Б.Алексия и Марию. Спаси Господи.  /ds/

Copyright © 2003-2004
Слава Богу за все!
Webmaster: ds

Сайт создан в системе uCoz