Таких гипотез две. Одна считает Апокалипсис малоазийским, но не апостольским произведением, то есть не признает апокалиптика Иоанна за ап.Иоанна. Эта гипотеза, очевидно, лишает Апокалипсис того значения, какое он имеет в решении вопроса о малоазийском пребывании ап.Иоан­на; по этой гипотезе апокалиптик Иоанн действительно находился в тес­ной связи с Церквами Малой Азии, но был ли в Малой Азии ап.Иоанн? На этот вопрос Апокалипсис не может дать никакого ответа. Такое мнение о происхождении Апокалипсиса принадлежит той партии ученых, которая, считая четвертое Евангелие подлинным произведением ап.Иоанна, не признает возможным приписать тому же апостолу Апокалипсис и в апокалиптике видит не ап.Иоанна, а Иоанна пресвитера.

Относительно этой гипотезы прежде всего нужно заметить, что самая личность пресвитера Иоанна, насколько о ней известно из предания, довольно сомнительная. Единственное свидетельство, которое дает повод говорить о пресвитере Иоанне, — место из сочинений Папия, сохранившееся у Евсевия, чрезвычайно неопределенно и дает место только догад­кам и предположениям, противоречащим одно другому. Довольно указать на то, что некоторыми оспаривается даже, на основании того же свидетельства Папия, самое существование пресвитера Иоанна как личности, отдельной от ап.Иоанна.

«Пресвитер Иоанн, — говорит Ренан, — подобно привидению, тормо­зит всю историю Ефесской Церкви и служит для критиков причиной столь многих затруднений. Нельзя, — говорит он далее, — опровергнуть совер­шенно догадку тех, которые видят в нем только тень ап.Иоанна, которую принимали за действительное бытие».

Но, признавая даже самостоятельное существование пресвитера Иоан­на, ни в каком случае нельзя признать в нем апокалиптика уже по одному тому, что в таком случае он был бы более известен и предание о нем было бы более определенно, чем те скудные сведения, которые дошли до нас и которые допускают даже отрицание его существования. Совершенно необъяснимо это, так сказать, пренебрежение к мужу, произведение которого пользовалось таким авторитетом и считалось книгою боговдохновенною, который и сам пользовался, как об этом свидетельствует его предпо­лагаемое произведение, Апокалипсис, огромным значением среди малоазийских христиан, находился с ними в самых близких, непосредственных отношениях и был руководителем семи главных Церквей Малой Азии.

Уже с той одной стороны разбираемое предположение вызывает такие вопросы и представляет такие затруднения, удовлетворительное решение которых, если держаться строго истории едва ли мыслимо. Еще больше трудностей и несообразностей представляет эта гипотеза о пресвитере Иоанне как о человеке, написавшем Апокалипсис, если рассматривать ее с точки зрения самого Апокалипсиса. Предполагая даже, что пресвитер Иоанн был епископом Ефесской Церкви, считая его за одно лицо с тем Иоанном, о котором упоминают апостольские постановления (7:46), пред­полагая далее, что он действительно пользовался в своей Церкви уваже­нием и авторитетом, и в таком случае он не мог бы писать в таком внуши­тельном и повелительном тоне даже к одной Церкви, а тем более к предстоятелям других Церквей, по отношению к которым он был равен. Исто­рия апостольского времени не представляет нам примеров даже того, что­бы кто-нибудь из апостолов писал тем христианам, которых он не знал и среди которых не проповедовал. Если же пресвитер Иоанн решается пи­сать семи Церквам и их представителям, то это значило бы тогда, что он был известен всем этим Церквам, что он много трудился среди них и что именно эти-то его труды и попечения с одной стороны, а с другой — то, что он был самовидцем и учеником Христа, как читаем мы о нем у Папия, дают ему право и власть писать семи епископам главных малоазииских городов послания во внушительном и строгом тоне. Но ничего подобного допустить нельзя, потому что, во-первых, если бы пресвитер Иоанн был учеником Иисуса Христа и имел такое важное значение в деле евангель­ской проповеди, то, как справедливо замечает Ренан, нужно бы непремен­но ждать упоминания о нем или в книге Деяний, или в посланиях ап. Пав­ла к Церквам Малоазийским, среди которых, по разбираемой гипотезе, должен был находиться и действовать пресвитер Иоанн; тем более нужно ждать этого упоминания в посланиях Павла, что в них этот апостол посы­лает приветствия многим лицам, менее важным и менее известным, чем этот авторитетный муж. Во-вторых, если бы действительно пресвитер Иоанн много трудился для малоазииских христиан, жил долгое время и в Ефессе, и в Смирне, и в Пергаме, был известен и в Филадельфии, и в Сар­дах, и в Лаодикии, и везде пользовался высоким уважением и авторите­том, почти равным авторитету апостолов, то было бы неразрешимою за­гадкою, почему такая почтенная и высокоуважаемая личность так небла­годарно забыта, забыта всеми семью Церквами. Где-нибудь и какой-нибудь отголосок сохранился бы об этом многозначительном и всюду будто бы известном при своей жизни муже апостольском; хоть какая-нибудь черта из его жизни сохранилась бы в памяти какой-нибудь Малоазийской Церк­ви, кроме очень немногих и притом очень туманных и сомнительных па­мятников, каково упомянутое уже свидетельство Папия и еще предание о двух гробницах в Ефесе. Мало того, Поликрат, епископ Ефесский, в сво­ем послании к Виктору Римскому, перечисляя ряд епископов, которые праздновали Пасху в 14-й день нисана и о которых мы вовсе не знали без этого указания, ничего не говорит о знаменитом пресвитере Иоанне, не ссылается на его авторитет.

Итак, предположение, что писатель Апокалипсиса был не апостол, а пресвитер Иоанн, не говоря уже о его противоречии церковному преда­нию и отеческим свидетельствам, утверждающим апостольское происхож­дение Апокалипсиса и необъяснимым со стороны рассматриваемой гипо­тезы, не оправдывается также и характером тех отношений, какие суще­ствовали у пастыря к пасомым в апостольское и послеапостольское вре­мя, а стоит, напротив, в решительном и необъяснимом противоречии с этим, так сказать, духом апостольского времени, и вместо одной трудно­сти — признать написание и Евангелия и Апокалипсиса ап. Иоанном, трудности, как увидим, больше фиктивной, чем действительной, рассмотрен­ное нами мнение ставит их несколько и притом более запутанных и более существенных.

По другой гипотезе, высказанной в недавнее время Шольтеном, Апо­калипсис не подлинное, а подложное произведение под именем апокалиптика и ап.Иоанна. Шольтен, на основании того высокого авторитета, ка­ким пользуется апокалиптик у малоазийских христиан, видит в нем «не какого другого Иоанна, как только Иоанна апостола, и притом такую лич­ность, которая получила откровение». Но признать при этом Апокалип­сис подлинным произведением значило бы, по словам самого Шольтена, видеть в Апокалипсисе «самое древнее и авторитетное свидетельство, что Иоанн стоял в близком отношении к Малой Азии». Но так как Шольтену нужно во что бы то ни стало доказать противное, то, по его мнению, Апо­калипсис написан каким-нибудь христианином-иудаистом, который по обычаю того времени, чтобы придать больше веса своему произведению, «избрал ап.Иоанна носителем откровения, которое он получил от Иису­са». Вообще сущность гипотезы Шольтена, которую он выдает за свое соб­ственное убеждение, состоит в следующем: автор Апокалипсиса — неизвестный писатель, выдающий свои собственные видения под именем ап.Иоанна, который по этой самой книге давно уже умер (18:24; 21:14); а апо­калипсический Иоанн есть ни больше ни меньше как «вымысел автора», как говорит Шольтен. Если так, говорит в заключение голландский уче­ный, то Апокалипсис «не представляет никакого доказательства тому, что­бы ап.Иоанн жил в Малой Азии. Напротив, он убеждает в противном. Немыслимо, чтобы кто-нибудь в 68 году, когда в Малой Азии был написан Апокалипсис, мог посвятить Церквам этой же самой страны книгу под име­нем и авторитетом этого апостола, если бы действительно Иоанн жил и действовал там в продолжение последних десятилетий первого столетия», и потом так же «немыслимо, чтобы при жизни Иоанна издал кто-нибудь под его именем книгу, которая произошла не от него». Прежде чем при­ступим к разбору этой гипотезы, мы не можем не обратить внимания на ту странную, ничем не прикрытую систему уверток, к которой прибегает ученый критик. Говоря о посланиях ап.Павла к Колоссянам, Ефессянам и к Тимофею и считая их подложными, Шольтен видит в них доказатель­ство против малоазийского пребывания ап.Иоанна на том единственно основании, что эти послания явились под именем Павла, а не Иоанна; те­перь Апокалипсис, по мнению Шольтена, также произведение подлож­ное, но явившееся под именем не Павла, но Иоанна; и единственно толь­ко в силу этого, как мы видели, говорит против того же факта пребывания в Малой Азии Иоанна. Если является подложное произведение в Малой Азии под именем ап.Павла, то это, по Шольтену, прямое доказательство, что в Малой Азии не знали ап.Иоанна и что, следовательно, этот после­дний там не был: является такое произведение под именем Иоанна, и в таком случае «немыслимо, чтобы этот апостол жил и действовал там». Едва ли такая система доказательств может быть названа научною.

Что касается самой гипотезы Шольтена, то она полна внутренних про­тиворечий и не выдерживает самой поверхностной критики. Шольтен считает «немыслимым», чтобы кто-нибудь решился написать в Малой Азии книгу от имени апостола, который жил там и действовал. Если подобный обман Шольтен признает немыслимым, то тем более немыслим он ни со стороны обманщика, ни со стороны обманутых в том случае, какой пред­полагает Шольтен, то есть когда неизвестный писатель и малоазийские Церкви знали, что ап.Иоанн никогда не был в Малой Азии. Если, как ду­мает Шольтен, ап.Иоанн никогда не был в Малой Азии и никого не знал там, то мог ли один написать, а другие поверить тому очевидному в Апока­липсисе факту, что ап.Иоанн находился в самой тесной и внутренней свя­зи с малоазийскими христианами? Шольтен говорит, что Апокалипсис, если считать его подлинным произведением ап.Иоанна, представляет не­сомненное свидетельство пребывания этого апостола в Малой Азии, что апокалиптик Иоанн не кто другой, как Иоанн апостол и что, наконец, малоазийские христиане признавали Апокалипсис подлинным произведе­нием ап.Иоанна. Если так, то гипотеза Шольтена представляет дело в сле­дующем виде: кто-то пишет книгу, в которой вводит говорящим лицом ап.Иоанна и заставляет его вести такую речь к малоазийцам: «Я, апостол Иоанн, никогда не бывший в Малой Азии, как вы сами знаете, и уже умер­ший, как это вы увидите из моих же слов (18:24; 21:14), был на острове Патмосе, находился и теперь нахожусь в самых близких и тесных отноше­ниях к вам, знаю все ваши тайные дела и помышления, хорошее и дурное, за первое хвалю, за второе порицаю, и т.д.». Малоазийцы принимают эту книгу за истинную, боговдохновенную книгу, за подлинное произведение ап.Иоанна, видят в его словах «я Иоанн, брат ваш» указание на действи­тельного апостола, верят и как бы припоминают, что он жил с ними, мно­го трудился у них, хотя они его и никогда не видали, говорят потом, что он жил у них до времен Траяна, что он написал Апокалипсис и Евангелие, делал то и другое. Такова гипотеза профессора Шольтена. Что думал этот критик об умственных способностях обманщика и обманываемых, когда строил свою гипотезу, когда предполагал, что какой-то неизвестный писа­тель вводит в своем произведении ап.Иоанна, говорящего о себе, что он хотя апостол, но не тот, который принадлежал к числу двенадцати, тот уже умер, а что он другой ап.Иоанн, которого не только малоазийцы ни­когда не видели и не знали, но которого никто никогда не видел и не знал, что он личность не действительная, не историческая, а малоазийские хри­стиане тотчас после появления Апокалипсиса узнали, что этот апостол у них жил и трудился? Если бы Шольтен, идя так поспешно вперед в изыскании разных вероятностей, оглядывался при этом назад, проверял бы свои предположения, то едва ли бы он тогда поверил самому себе. Сказав, что немыслимо допустить подложность Апокалипсиса, если ап.Иоанн жил в Азии, он тем более должен бы сказать, что такой подлог еще более не­мыслим, если ап. Иоанна совсем не знали малоазийские христиане. Мы не можем не согласиться с Ренаном, который так характеризует Шольте­на как критика: «Он, — говорит Ренан, — факты подчиняет мысли и редко стоит на чисто исторической почве».

Ренан считает глупым обманщика, но неизмеримо глупее были, по Шольтену, обманутые, которые, никогда не видавши у себя ап.Иоанна, не только признают Апокалипсис его произведением, но тотчас же начина­ют уверять самих себя и других, что ап.Иоанн был в Малой Азии и жил там долгое время. Мы только не понимаем того, каким образом малоазий­ские христиане при такой глупости могли быть способными к такой очень сложной и требующей немалого образования и глубокого знания челове­ческой души умственной работе, как составить определенный и цельный образ человека, характер его нравственного и религиозного мировоззрения на основании одного литературного памятника; а малоазийские христиане, по Шольтену, создали такой образ Иоанна и создали так искусно, что евангелист Лука в своем Евангелии относительно личности Иоанна руководился «тем характером, какой он, Иоанн, уже принял, соответствен­но Апокалипсису, в иудейско-христианском предании».

Таким образом, если немыслимы ни подлог со стороны неизвестного писателя, ни обман со стороны малоазийских христиан, то сама собою падает и гипотеза о подложности и неподлинности Апокалипсиса; она оказывается полною внутренних противоречий, уничтожающих даже всякую правдоподобность тех предположений, из которых так неудачно и совер­шенно произвольно склеена вся гипотеза Шольтена.

Ни в одном пункте предзанятость и зависимость Ренана от новейшей рационалистической школы в Германии не выразились с такою нагляднос­тью и очевидностью, как в отношении его к главному источнику сочине­ний об антихристе, то есть к Апокалипсису. Считая Апокалипсис только за «вероятно» подлинное произведение Иоанна Богослова, или по край­ней мере за сочинение, посланное к Малоазийским Церквам от имени Иоанна, с ведома, согласия и одобрения этого апостола (21-38, с.сн.295 и др.). Ренан вслед за вождями тюбингенской школы повторяет давно выс­казанное и достаточно опровергнутое критикой мнение «о специфичес­ки иудейственном» характере этой книги, о выражении в ней воззрений партии иудействующих христиан, о враждебности ее тенденций основным воззрениям ап. Павла, и т.п. (с.367, 378 и далее). Без достаточных основа­ний он приписывает автору Апокалипсиса иудейскую идею о тысячелет­нем земном Царстве Мессии и дерзко называет апостола любви «фанатическим иудеем» (с.349), проникнутым духом чрезмерной иудейской наци­ональной гордости и исключительности (с.377). Нельзя вообще доволь­но надивиться безвкусию Ренана в отношении к произведениям Иоанна Богослова. Ренан серьезно уверяет своих читателей, что если в Еванге­лии Иоанна с трудом можно признать идеи Иисуса, то в Апокалипсисе от этих идей не осталось никакого следа. Останавливаясь на внешней сторо­не Апокалипсиса, на символическом языке и таинственных образах этой книги, Ренан восклицает: «Как все это далеко от Евангелия Иисуса! Автор Апокалипсиса смотрит на все чрез потоки крови и зарево пожара. Здесь ничто не напоминает больше о светлом, чистом солнце Галилеи» и проч. (с.378 и далее). Ренан смотрит на Апокалипсис как на «последнее слово иудейской письменности», как на «венец этой письменности», как на «последнее, завершительное звено» иудейских пророчеств (с.368). Всех этих и подобных предзанятых суждений об Апокалипсисе Иоанна Богослова Ренан легко мог бы избежать, если бы, отрешившись от воззрений ново-тюбингенской школы на эту книгу, стал на объективно-историческую по­чву при исследовании вопросов о происхождении и характере ее. Уже по одному тому обстоятельству, что тайнозритель облек свои созерцательные образы в апокалипсическую форму, существовавшую в древней ветхо­заветной письменности Иезекииля, Даниила, Ренан не сделал бы поспеш­ного заключения, что автор христианского Апокалипсиса проникнут был воззрениями иудеев позднейшего времени. Впрочем, Ренану нельзя было стать на беспристрастную точку зрения при рассмотрении Апокалипсиса потому, что основная идея этой книги наперед была предрешена и опре­делена у него гипотезою, что «это книга о Нероне», что под именем анти­христа в ней разумеется Нерон, имеющий снова после своей смерти, явить­ся на землю «и разыграть заключительную роль в мировой драме в каче­стве антихриста» (см.с.1, во Введении). Ренан называет эту идею «неточ­ным началом», «матерью Апокалипсиса» (с.279), и считает ее настолько верною, что не допускает возможности сомневаться в справедливости своей художественной гипотезы. Однако, критика успела уже доказать, что для оправдания этой, далеко не новой рационалистической гипотезы Ре­нан не привел в своем сочинении никаких новых данных, которые не были бы указаны раньше его рационалистами и которые тем не менее оставля­ют во всей неприкосновенности за гипотезою ее гипотетический характер. Не вдаваясь в подробный разбор всех предположений и соображе­ний, приводимых Ренаном в подтверждение поддерживаемой им гипоте­зы (это завело бы нас слишком далеко), укажем для образца на ту группу доказательств, которые Ренан приводит в оправдание этой гипотезы в главе об исторической судьбе Апокалипсиса (с.370-381). Ренаново описа­ние истории и судьбы Апокалипсиса в Христианской Церкви ясно покажет нам, насколько он свободен от тенденциозного толкования истори­ческих фактов и насколько вообще дорожит исторической правдой. По словам автора (с.366), «после примирения между Римскою империей и Христианскою Церковью в IV веке по Р.X. судьба Апокалипсиса подверг­лась сильному угнетению»; это произошло, по мнению его, оттого, что те из христианских учителей, которые не отделяли уже будущности христи­анства от будущности империи, нсмогли считать откровенною «револю­ционную» книгу, проникнутую фанатическою ненавистью к Риму и, вмес­те с гибелью Нерона предвозвещавшую конец римскому господству. По­этому почти вся просвещенная часть Восточной Церкви, получившая эл­линское воспитание, враждебное иудейско-христианским представлени­ям о тысячелетнем Царстве Мессии, признавала Апокалипсис неподлин­ным. По мысли автора, Апокалипсис с той поры стал казаться для просве­щенных христианских учителей книгою, «компрометирующей» достоин­ство откровенной христианской письменности, что и послужило поводом к отрицанию ими его подлинности. На самом же деле, если сомнения в подлинности Апокалипсиса и высказывались на Востоке некоторыми рань­ше примирения Римской империи с Церковью, — именно во II и III веках, по основаниям совершенно другого рода, нежели какие навязывает Ренан христианам, — то в IV веке, несмотря на изменившиеся политические отношения империи и Церкви, в среде восточных христианских учите­лей, совершенно вопреки голословному утверждению Ренана, господство­вало единогласное признание его подлинности и канонического достоин­ства. Разумеется, Ренан не указывает ни одного исторического свидетельства, которое могло бы служить к подкреплению его гипотезы о неблагоприятном отношении к Апокалипсису восточных учителей Церкви по тем побуждениям, какие он навязывает им, потому что ничего подобного не было в действительности. Он не цитирует не только большинства восточ­ных учителей IV века, но буквально ни одного из учителей, который бы когда-нибудь и где-нибудь не только прямо, но хотя бы только косвенно выразил мнение о «революционном» характере Апокалипсиса и о его враж­дебных тенденциях в отношении к Римской империи, по очень простой причине: потому что ни одного такого учителя на свете не существовало. Взамен того Ренан довольствуется вот какими аргументами в пользу сво­ей гипотезы: «Иоанн Златоуст, — говорит он, — не написал ни одной бесе­ды на Апокалипсис; Епифаний в сочинении о ересях и Евсевий в «Церковной истории» упоминает о некоторых еретиках, не признававших под­линности Апокалипсиса; Дионисий Александрийский, писатель III века, говорил (на самом же деле никогда не говорил), что «он ничего не пони­мает в Апокалипсисе», следовательно, умозаключает Ренан, «вся просвещенная часть Восточной Церкви» в IV веке признавала Апокалип­сис неподлинным, потому что видела в этой книге революционные тен­денции в отношении к Римской империи». Насколько следует его заклю­чение из приведенных Ренаном посылок, предоставляем судить самим читателям, находя, со своей стороны, опровержение подобных умозак­лючений ниже задачи критики. Укажем еще на одну несообразность в ги­потезе Ренана. По его мнению, те христианские учители, которые не от­деляли будущности христианства от будущности Римской империи, после установившегося согласия между Римским государством и Церковью до­рожили этим союзом и находили Апокалипсис книгою, «компрометирую­щею» достоинство христианской письменности и оскорбительною для чести Римской империи. Между тем сам же он говорит (с.366), что латин­ские писатели и во время господства христианства в Римской империи не отрицали ни подлинности Апокалипсиса, ни его канонического достоин­ства. Казалось бы, что если где, по естественному порядку вещей, то имен­но на Западе Апокалипсис должен бы был встретить оппозиционное от­ношение к себе в среде христианских писателей, если бы на самом деле он проникнут был ненавистью к Риму или по крайней мере если бы хрис­тиане не соединяли с ним такой смысл. Впрочем, пословица говорит: не любо — не слушай, а лгать не мешай. Ренан утверждает также, что в пер­вые три века Апокалипсис понимался в Христианской Церкви в смысле, навязываемом ему Ренаном. Так как в подтверждение этого автор по вы­шеупомянутой причине также не мог привести никаких исторических дан­ных, то он находит, по крайней мере для себя, несомненным, что смысл этот был известен «некоторым посвященным лицам» (с.364). К числу этих мнимо «посвященных» Ренан относит авторов четвертой книги Ездры и Вознесения Исайи, составителей сивиллиных поэм иудейского происхож­дения и Викторина Пиктавийского, писавшего будто бы во второй поло­вине II века толкование на Апокалипсис. Об Иустине Мученике и Мелитоне Сардийском Ренан выражается уже с меньшею решительностью и говорит, что они, по-видимому, имели почти полное понятие о смысле Апо­калипсиса (с.365), не приводя, впрочем, никаких подтверждений и для этого скромного предположения, так как неоткуда было взять их, кроме прихотливой фантазии, на которую ссылаться в ученых сочинениях не принято. Но зато Коммодиан, писатель второй половины III века по Р.X., по словам Ренана, «ни на одно мгновение не сомневался», что Нерон дол­жен воскреснуть из ада и явиться в качестве антихриста. К сожалению, те сочинения этого писателя, которыми пользуется Ренан в настоящем слу­чае как документами для своего мнения относятся к гораздо позднейшему времени сравнительно с эпохою жизни Коммодиана.

Copyright © 2003-2004
Слава Богу за все!
Webmaster: ds