Пророчественные видения ветхозаветных святых писателей указывают нам на многие разрушения, которые по суду Божию должны были поразить и в свое время поражали города и целые страны, предъизображают развалины Вавилона, Ниневии, Тира, Иудеи, Аммона, Моава, Эдома. Представляя в разрушении древних городов и царств действие тайны нечестия, они сами составляют неотъемлемую часть великой тайны благочестия. Грехи и неправды людей привлекли на землю разрушения, предсказанные богодухновенными мужами и совершенные человеческою жестокостию. Все карающие суды Божий были предвозвещены посредством каких-нибудь признаков и знамений, и такие предзнаменования сбывались всегда только там, где преизобиловало нечестие. И если бы все другие предречения слова Божия не производили никакого действия на ум и сердце грешника, доселе нераскаянного, то одни памятники сих грозных судов и пророческие указания на них должны внушить ему чувство страха и благоговения к угрозам правосудного Бога, должны побудить его к испытанию путей своих и неукоснительному обращению к Богу всем сердцем.
Но для христианина, который исповедует Закон Божий и между тем не оставляет путей греха, есть еще другой глас судов Божиих, глас грозный и вместе милостивый, который скорее и прямее может дойти до его слуха. Ему представляют поучительный урок развалины не только стран, населенных некогда язычниками, но и тех городов, где апостолы основали Церковь и где учение Иисуса Христа некогда процветало во всей чистоте и силе. Да познает он, что у Бога нет лицеприятия и что праведный Судия виновного не приемлет за невинного. Имеяй уши слышати да слышит, что Дух глаголет Церквам.
Семи Малоазийским Церквам Ефесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардинской, Филадельфийской и Лаодикийской было дано Самим Богом такое имя, выше которого не может желать и ожидать для себя никакая Церковь. Это были седмъ светильников златых, среди которых шел Тот, Кто есть первый и последний. Кто жив и был мертв, Кто живет во веки веков и имеет ключи ада и смерти (1:16-18,20). Ангелы, или предстоятели сих Церквей, были седмь звезд в Его деснице (1:16,20), и потому тот, кто имеет уши слышать, не должен ли во смирении веры, с сыновним страхом, с полным чаянием назидания, услышать что Святой Дух глаголет сим великим Церквам первобытного христианства?
Ангелу Ефесския Церкве напиши:… Вем твоя дела, и труд твой, и терпение твое, и яко не можеши носити злых, и искусил ecu глаголющияся быти апостолы, и не суть: и обрел ecu их ложных: и понесл ecu, и терпение имаши, и за имя Мое трудился ecu, и не изнемогл ecu. Но имам на тя, яко любовь твою первую оставил ecu. Помяни убо, откуду спал ecu, и покайся, и первая дела сотвори: аще же ни, гряду тебе скоро, и двигну светильник твой от места своего, аще не покаешися (2:1-5).
Итак, Церковь Ефесская похваляется за свои первые дела: за труды, терпение и противление ложным учителям, но вместе осуждается за оставление своей первой любви, и слышит страшную угрозу, что ее светильник будет сдвинут со своего места, если она не покается. Ефес находился на берегу Эгейского моря, на прекрасной равнине между двумя горами, при реке Каистре, которая славилась своими лебедями, воспетыми во многих произведениях греческих поэтов. Он принадлежал к числу древнейших городов Ионии, был ее метрополией, славился своею обширностию, народонаселением, богатством, и, по свидетельству Страбона, составлял знаменитейшее торговое место всей Малой Азии. Особенную важность придавал ему храм Дианы, которую чтила вся Малая Азия (Деян.19:27). Храм строили в продолжение 220 лет. Он справедливо почитался одним из семи чудес мира: имел 425 футов в длину и 200 в ширину и был украшен 127 колоннами паросского мрамора, принесенными в дар Диане от различных государей. Стены храма состояли из огромных кусков мрамора, покрытых снаружи медными и серебряными досками. Здесь же был обширнейший амфитеатр, в котором свободно могли поместиться 20.000 зрителей. О великолепии и красоте его и теперь свидетельствуют обломки множества барельефов и угол мраморного фронтона. Но для христиан Ефес всего замечательнее многими церковными событиями. Ап.Павел во время своих путешествий лично посетил Ефес, проповедовал здесь более двух лет и распространил отсюда славу чудес и Евангелия по всей проконсульской Азии, а в Милете имел трогательное прощание с Ефесской Церковью (Деян.19:17-38). Обремененный узами в Риме, он написал послание к Ефесянам и предостерегал их от тех же лжеучителей, которых явление предсказывал при своем прощании с ними. Один из учеников апостольских, св.Тимофей, спутник ап.Павла, был первым ефесским епископом во времена Иоанна Богослова и мучеником. В Ефесе же, по сказанию предания, скончался Иоанн Богослов. Здесь также был впоследствии один из великих соборов Церкви третий Вселенский, и в Ефесской Церкви Пресвятая Дева Мария торжественно исповедана Богородицею.
Но в настоящем состоянии этот светильник первенствующей Церкви, согласно предсказанию, сдвинут со своего места. Ефесяне забыли увещание ап.Павла обновляться духом, исполнять из любви к Богу все добродетели и общественные обязанности и подвизаться во всеоружии веры и молитвы (Еф.гл.4-6); они не обратились по гласу ап.Иоанна к своей любви, первой любви и не сотворили первых дел, не покаялись, и город их, древнее богатое торжище всего мира, теперь представляет грустную картину совершенного разрушения. Взор путешественника, ищущего древнего Ефеса, прежде всего останавливается на печальном болотистом берегу при устье реки, запруженной песком и илом; далее низкий кустарник, скрывающий шакалов, волков и других хищных зверей; гнилое болото заменило прежнюю реку, протекавшую по обширной и плодородной равнине; в тенистых прудах свободно плавают целые стаи водяных птиц, между которыми встречаются и древние обитатели Каистра лебеди. Несколько мраморных колонн указывают на древнюю набережную, которая возвышалась в то время, когда река была судоходной, а Ефес составлял обширнейший рынок Азии. На неизмеримой равнине тянутся по возвышению кучи развалин, которые простираются на несколько миль. Часть древнего амфитеатра выказывается из ребер холма, а внизу лежат развалины Дианина храма; спереди и теперь еще видны места, на которых стояли порфировые колонны, составлявшие портик храма и увезенные в Константинополь для украшения храма Святой Софии. Вместо древнего великолепного Ефеса, небольшая деревня Айа-Солук поднимается из-за кучи развалин; она населена сотнею мусульман, которые жмутся на вершине холма; здесь тянутся арки водопровода, и стоит мечеть, сделанная из прежней церкви Иоанна Богослова. И вот все, что осталось от древнего христианского Ефеса! Ни одной семьи, ни одной души христианской не встретите там, где некогда была великая Ефесская Церковь, где собирались святители и пастыри Вселенской Церкви. Во всем мире читают послание к Ефесянам: только в Ефесе его никто не читает. Так сдвинут с места своего, так угас этот светильник первобытного христианства!
И Ангелу Церкве Смирнския напиши: тако глаголет первый и последний, Иже быстъ мертв и се жив есть: Вем твоя дела, и скорбь, и нищету, но богат ecu: и хулы глаголющихся быти иудеи, и не суть, но сонмище сатанино. Не бойся ничесоже, яже имаше пострадати. Се, иматъ диавол всаждати от вас в темницы, да искуситеся: и имети будете скорбь до десяти дней. Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота (2:8-10).
Смирна, так же как и Ефес, принадлежит к числу древнейших малоазиатских городов. Различные предания приписывают первоначальное основание ее то Танталу, то амазонкам, то ефесской царевне Смирне, которая, говорят, принуждена была, подобно Дидоне, оставить отечественный город и со своими спутниками основала колонию в Эолии, при подошве горы Синилы. Город был построен на берегах реки Мелеса, и здесь-то, по всей вероятности, родился Гомер, названный от имени реки Мелезигеном. После различных несчастий, перенесенных Смирною от землетрясений, пожаров, моровой язвы, войн, разоренная лидийцами, она была великолепно возобновлена восторженным почитателем Гомера Александром Македонским, который глубоко постигая, подобно Петру Великому, как необходимо мореплавание для благосостояния городов и государств, подвинул ее ближе к морю. С этого времени Смирна сделалась одним из замечательнейших городов и по своему счастливому местоположению, обширной торговле и многочисленности жителей скоро получила над многими малоазиатскими городами совершенный перевес, который и доселе удерживает.
Просвещенная и славная в языческой древности Смирна не менее замечательна и в истории первых времен христианства как город, весьма рано озарившийся светом Евангелия и удержавший среди смут многочисленных гонений в чистоте сердца, в трудах и терпении залог веры и благочестия. Основанное в Смирне Иоанном Богословом здание веры Христовой непоколебимо в ней утвердилось, и апостол не только не угрожает Смирнской Церкви грозными судами Божиими, тогда как предрекал их Церкви Ефесской, но, хваля ее как богатую верою в самой нищете и скорби обещает ей венец живота. Но Церкви предстояли великие подвиги христианского терпения для достижения обетованной награды. Ей предрекается десятидневное страдание, и она претерпела бедствия десятилетнего гонения, бывшего при Диоклитиане. Скоро после апостольских времен она видела пред собой живой образ христианских подвигов и мученической кончины в своем пастыре святом Поликарпе. И теперь еще видны остатки амфитеатра, в котором святой епископ принял венец мученичества. Гроб святителя-мученика и доселе сохраняется и благоговейно посещается смирнскими христианами в день, посвященный его памяти. Научаемая таким примером страдальчества, Смирнская Церковь не ослабевала в вере и благочестии во всех бедствиях, какие она испытывала до настоящего времени. В 177 году христианской эры город был опустошен землетрясением, но Марк Аврелий восстановил его еще в лучшем виде. Спустя долгое время он был осажден и почти разрушен сарацинами, потом возобновлен императором Алексеем, затем весьма много потерпел от татар под предводительством Тамерлана и, наконец, распространен и обогащен под турецким владычеством. В новейшее время для смирнских христиан более, чем когда-нибудь, возобновилась потребность терпения, к которому с такою силою убеждения и одобрения призывал их ап.Иоанн. В 1770 году, когда русские сожгли турецкий флот в Чесменском заливе, смирнский паша, раздраженный этим неслыханным подвигом, вздумал выместить его на бедных жителях Смирны: в один воскресный день, когда все христиане молились в храмах, турки внезапно напали на них и перерезали до полуторы тысячи безоружных греков; такое же бедствие постигло Смирну в 1828 году, во время греческой инсурекции, хотя смирнские христиане не принимали в ней никакого участия, кровопролитие на Хиосе отозвалось здесь: в продолжение нескольких дней возили сюда хиосских греков и умерщвляли их на площади. Таким образом, было убито до 800 человек. Их тела долго лежали непогребенными, наполняя воздух зловонием и распространяя заразу между убийцами. В то же время и все смирнские христиане были осуждены на истребление ожесточенными почитателями Магомета, и только деятельное и благоразумное участие европейских консулов спасло жизнь многим тысячам беззащитных страдальцев, обреченных на неизбежную гибель. В начале прошедшего столетия в Смирне считалось 28.000 жителей, и между ними 11.000 были христиане православного, армянского и римско-католического исповедания, каждое со своими церквами, монастырями и епископами. Как Церковь христиан православного исповедания Смирна доселе удерживает в чине церковной иерархии достоинство Митрополии и имеет два храма: св.Григория и св.Фотина. В настоящее время Смирна имеет до 120.000 жителей, и в нынешнем своем состоянии она превосходит все древние христианские города здешнего края.
И Ангелу Пергамския Церкве напиши: тако глаголет имели меч обоюду изощрен: Вем дела твоя, и где живеши, идеже престол сатанин: и держиши имя Мое, и не отверглся ecu веры Моея и в Моя дни, в няже Антипас свидетель Мой верный, иже убиен быстъ в вас, идеже живет сатана. Но имам на тя мало, яко имаше ту держащих учение Валаамово, иже учаше Валака положити соблазн пред сынми Израилевыми, ясти жертвы идолския, и любы творити. Тако имаши и ты держащия учение Николаитско, егоже ненавижду. Покайся: аще ли ни, прииду тебе скоро, и брань сотворю с ним мечем уст Моих (2:12-16).
Церковь Пергамская одобряется Господом за то, что содержит Его имя и не отверглась веры в Него, хотя была насаждена среди развращенного язычеством города и подвергалась ужасам Домицианова гонения. Но в ее недрах явились люди, которые рано были заражены ересью и совершали дела, ненавистные Господу. Они считали себя учениками Николая, пришельца Антиохийского, одного из семи диаконов; держались скверных суесловий и прекословии лжеименного разума; разрешали идоложертвенные и любодеяния, за что и уподобляются Валааму; хвалились глубоким и таинственным знанием духов и ангелов и были родоначальниками гностической секты, которая в первые времена Евангелия искажала его нелепыми толками и суеверием. С такими людьми Господу надлежало сразиться мечем уст Своих, если они не покаются. Итак, Церковь Пергамская сияла уже не столь чистым светом, как Смирнская, и ее ожидала участь более мрачная. В настоящем состоянии Пергам, хотя еще довольно многолюден, но далеко уступает Смирне и числом христиан, и благосостоянием жителей. Но Пергаму не сказано, как Ефесу, что светильник его сдвинется со своего места, и этот город существует и доселе под именем Бергамо и имеет не менее 50.000 жителей. Он лежит на севере от Смирны, на расстоянии от нее около 64 миль, и расположен на роскошной и прекрасной равнине, усеянной во многих местах оливковыми деревьями. За 250 лет до Рождества Христова он был возведен евнухом Филотером в степень столицы государства, которое включало в себя Лидию, Карию, Фригию и другие малоазиатские земли. В то время он славился науками и искусствами и вмещал в себя величайшую на свете библиотеку, которую особенно умножил Эвмен II до того, что число свитков в ней достигало 200 тыс. Библиотека оставалась в Пергаме и по окончании этого царства, после того как оно, по странному завещанию Аттала Филометора, перешло в руки римлян; уже Антоний перевез в Рим это богатое сокровище наук и подарил его Клеопатре. В Пергаме также изобретен пергамент, который древним заменял бумагу. Поводом к его изобретению было то, что Птоломей запретил вывоз из Египта папируса. Пергам также славился великолепным храмом, посвященным Эскулапу, и привлекал к себе множество народа со всех сторон. Жрецы были медиками, и в храме всегда толпились больные, искавшие врачевания в молитве и бдении. Пособия недужным открывались в снах и видениях чрез жрецов, которые давали лекарства, будто бы указанные им богом врачевания. Поэтому-то Эскулапа и называли в древности пергамским богом и, по всей вероятности, в Перга-ме, как и в других местах, ему воздавали почести под видом живого змея, которого содержали в храме и принимали за самое божество. В этом же городе были выбиваемы монеты, изображавшие Эскулапа с жезлом, который был обвит змеем. И как Иоанн Богослов изображает сатану под именем змия великого, змия древняго (12:3,9), то, кажется, можно за верное полагать, что, называя Пергам престолом и жилищем сатаны, он намекает на боготворение змея, имевшего жилище в языческом храме. Но Церковь христианская, окруженная таким мраком суеверия, не затмила своей веры, и этот светильник древнего христианства и ныне сияет, хотя слабым, но чистым светом среди ночи мусульманства. Между жителями Пергама можно насчитать до 200 армян и до 1500 греков, те и другие имеют свою церковь. Греческая церковь освящена во имя святой Феодора Стратилата. Это единственное место для православного богослужения, и о нем по возможности заботятся смирнские митрополиты. Церковь стоит на склоне холма и представляет здание маленькое и бедное; в ней уцелел только алтарь от древних времен, все прочее переделано или построено заново; образа старинной греческой живописи до того почернели, что даже при самом сильном сиянии солнца и при свете неугасимых лампад нельзя рассмотреть изображенных на них ликов. И, несмотря на чрезвычайную бедность храма, здесь, как и в самом великолепном здании, славословят Господа с искренним жаром сердца, и добрый священник нашел способы завести школу, в которой обучается более тридцати человек детей. Пораженный множеством остатков древности, взор христианского путешественника с благоговением останавливается здесь на развалинах церкви св.Иоанна Богослова, сооруженной Феодосией в то время, когда он велел приделать к своей державе крест, в знак того, что вера Христова сделалась господствующей во всей Вселенной. Эта церковь была лучшим образцом греческой христианской архитектуры после константинопольского храма Святой Софии. Ее развалины и теперь изумляют своей огромностью, свидетельствуя в то же время о древнем многолюдстве христианского народонаселения в тех местах, где теперь живут почти одни мусульмане. Они превосходят вышиной все прочие здания городские, как будто печально смотря на мрачные приюты магометанства, которые лежат у их ног. Длина развалин 225 футов. Они состоят из слоев римского кирпича, глыб мрамора и множества архитектурных украшений. До сих пор уцелели два ряда гранитных колонн, разделявших храм на две части и поддерживавших галерею, где молились женщины. Алтарь, так же еще сохранившийся, составляет полуциркульную пристройку в 160 футов в окружности, увенчанную куполами, которые в вышину имеют 100 футов. Двери, противоположные алтарю, очень высоки и ведут в трапезу, своды которой поддерживаются массивными столбами. Осматривая эти величественные остатки древнего христианства, путешественник привлекается тусклым светом лампады, которая горит пред старинным, почерневшим от времени образом Божией Матери, повешенным на голой и осыпавшейся стене. Бедный грек, провожатый, непременно остановится на этом месте преклонить колени, прочитать короткую молитву и благоговейно приложиться к Ее образу. После этого на его печальном лице появляется улыбка, и в глазах, омраченных слезами, блестит луч тихого удовольствия. Он не знает истории храма, по которому ходит, ни истории того святого мужа, которому храм был посвящен, но он верует в простоте сердца, и его вера, безхитростная, непритворная, теплая, трогательнее всех глубокомысленных толкований.
И Ангелу Фиатирския Церкве напиши: тако глаголет Сын Божий, имеяй очи Свои, яко пламень огнен, и нозе Его подобии халколивану: Вем твоя дела, и любовь, и службу, и веру, и терпение твое, и дела твоя, и последняя больша первых. Но имам на тя мало, яко оставлявши жене Иезавели, глаголющей себе быти пророчицу, учити и лстити моя рабы любодействовати и снести жертву идольскую. И дах ей время, да покается от любодейства своего, и не покаяся. Се, Аз полагаю ю на одре, и любодеющия с нею в скорбь велию, аще не покаются от дел своих. И чада ея убию смертию: и уразумеют вся церкви, яко Аз есмь испытали сердца и утробы: и дам вам комуждо по делом вашим. Вам же глаголю и прочим сущим в Фиатире, иже не имут учения сего, и иже не разумеют глубин сатаниных, якоже глаголют: не возложу на вы тяготы иныя. Токмо имате, держите, дондеже прииду (2:18-25).
Фиатира небольшой лидийский городок, не ознаменованный в политической истории никаким замечательным происшествием. Римляне, распространяя мало-помалу свои завоевания в Азии, овладели им без всякого усилия. Тит Ливии говорит, что Антиох собрал свои войска в Фиатире и повел их на римлян, но был разбит при Магнезии, а вследствие того и Фиатира, со всеми соседними землями, обращена в римскую провинцию.
Но в истории христианства Фиатира заслуживает особенного внимания. Жители ее прежде многих других изъявили готовность принять христианскую веру и приняли ее тогда, когда она еще только начала разливать свет свой по Азии. Ап.Павел, находясь в Филиппах, встретил одну женщину, родом из Фиатиры, по имени Лидия, торговавшую пурпуровой краской, которою славился ее отеческий город. Лидия приняла от апостола крещение и просила избрать ее дом своим местопребыванием в Филиппин (Деян.16:14,15,40). Может быть, этот случай способствовал тому, что Евангелие в Фиатире распространялось ранее и скорее, чем в других местах Малой Азии, и что этот город сделался одним из семи светильников Малоазийской Церкви. Евангелист Иоанн хвалит ревность, терпение и любовь к ближнему фиатирских христиан, но вместе с тем упрекает их в некоторых грехах, свойственных новообращенным язычникам. В этой Церкви так же, как и в Пергамской, с самого начала явилось несколько нечистых растений, которые смешались с добрым зерном. Тот, Которого очи, яко пламень огнен, попаляющий плевелы, узрел их в Фиатире и отделил от своей пшеницы. Он произносит угрозу страшного поражения против тех, которые сделались виноваты в любодеянии, вкушали от идольских жертв и не покаялись, тогда как им дано было время для покаяния. На них-то и должна была пасть вся тяжесть угроз Господних. Но в Фиатире было также довольно много праведников для спасения города, и он существует доселе, тогда как пали и исчезли величайшие города. Вместе с Сардесом и Филадельфией, он принадлежал к числу главнейших лидийских городов. Он лежит между Пергамом и развалинами Сардеса, на прекрасной равнине, орошаемой рекою, при подошве горы. Нынешнее его название у турок Ак-Тиссар, то есть Белая крепость. К этому городку ведет длинная аллея из кипарисов и тополей. В конце ее видны куполы и минареты мечетей, а по сторонам возвышаются ряды холмов, которые окружают весь город. И теперь еще Фиатира составляет довольно замечательный город; в ней можно насчитать от б до 7 тысяч жителей; в ее окрестностях выделываются шерстяные и бумажные ткани, а внутренность города представляет многолюдный и деятельный рынок, на котором пред толпящимся народом разложены драгоценнейшие товары Азии, разбиты шатры и подвижные лавки купцов. Особенную прелесть местоположению Ак-Тиссара придает обилие вод, которые омывают город со всех сторон. При ежегодном разливе эти воды сбегают с холмов, окружающих ак-тиссарскую долину, напояют низменные места и оплодотворяют расположенные на них сады и огороды, потом нарочно устроенными каналами входят в город и освежают его атмосферу. Но при всей красоте местоположения город выстроен, и частные дома расположены весьма дурно, так что в нем трудно узнать древнее жилище греков, которые особенно любили красоту архитектуры. Только развалины одного большого древнего строения, колонны храмов и древних великолепных домов и много других памятников с греческими надписями свидетельствуют о греческом происхождении города. Обломками колонн, карнизов и других архитектурных украшений усеяно целое кладбище. Может быть, это остатки от храмов Дианы, чествование которой было очень распространено в Азии и не ограничивалось одним Ефесом. Судя по многим открываемым здесь надписям, можно даже заключить, что Диана считалась покровительницею Фиатиры, пока истинный свет Евангелия не рассеял мрак языческого многобожия. Утомленный неправильностью расположения и безобразием домов взор путешественника поражается еще более смутною картиною. Город со всех сторон окружен кладбищами, и вороны, привлекаемые запахом трупов, слетаются туда в таком множестве, что затмевают собой свет солнца. Садясь на кровли домов, на поля, они как бы накидывают на них черные траурные покровы. Зрелище печальное и возмутительное для путешественника. Чувствуешь на душе тяжкое впечатление, мысль поражается представлением смерти и бренности всего земного. Грустную также картину представляет нынешнее состояние христианства в древнем отечестве Лидии. Христиане православного исповедания составляют здесь 300, а армянского 30 домов; число их вместе составляет 1500 душ. Те и другие имеют по церкви. Греческая церковь стоит посреди кладбища и почти совсем вросла в землю, так что в нее надобно спускаться по нескольким ступеням. Но и в этом мрачном подземелий доселе горит неугасаемым светом светильник древней апостольской Церкви.
И Ангелу Сардийския Церкве напиши: тако глаголет имеяй седмь духов Божиих и седмь звезд: вем твоя дела, яко имя имаши, яко жив, а мертв ecu. Буди бдя, и утверждая прочая, имже умрети: не обретох бо дел твоих скончаных пред Богом твоим. Поминай убо, как приял ecu, и слышал ecu, и соблюдай и покайся. Аще убо не бдиши, прииду на тя, яко тать, и не имаши почути, в кий час прииду на тя. Но имаши мало имен и в Сардии, иже не оскверниша риз своих: и ходити имут со Мною в белых, яко достойни суть (3:1-4).
Церковь Сардийская, к своему несчастию, резко отличалась от Пергамской и от Фиатирской: ни та, ни другая не отверглась своей веры, и только обе они слышали жалобы Господни на то, что между своими членами имели людей, делающих зло и обреченных на погибель. Но в Сардесе, хотя этот город был весьма обширен и его Церковь была основана одним из апостолов, едва можно было найти несколько лиц, которые не осквернили риз своих. Церковь казалась живою, но на самом деле была мертва. Однако Господь долготерпелив, Он не хочет смерти грешника, но хочет его обращения и спасения. Он милосердует и о Сардийской Церкви, возбуждает ее от греховного сна, напоминает ей принятое ею учение, внушает покаяние, предостерегает от имевшего постигнуть ее наказания. Но настоящее состояние Сардеса показывает, что угрозы Божий, пренебреженные людьми, обращаются в действительные наказания. Сардес некогда был столицей Лидийского царства. Здесь находился огромный и великолепный храм Цибелы, которая составляла такой же предмет поклонения лидийцев, каким для Ефеса была Диана. Здесь же был блистательный двор Креза; здесь Эзоп изрекал свои нравоучительные апологи, а Солон дал назидательный урок богатейшему из монархов древности, сказав ему, что богатство не защита от превратностей судьбы. За 550 лет до Рождества Христова Сардес был взят Киром; спустя полвека этот город сожгли афиняне; землетрясение разорило его при Тиверии, но скоро обновленный, он стал на чреду семи светильников Малоазийской Церкви. Как невнимателен он был к угрозам, произнесенным против него Иоанном Богословом, это видно из того, что при Юлиане Отступнике идолопоклонство распространилось здесь быстрее и успешнее, чем в других местах; за то и постиг его день неожиданного посещения Божия: мертвое дерево посечено до корня. В Сардесе теперь вовсе нет жилищ человеческих, нет ни одной души человеческой. Только по временам мимоходом появляются здесь орды хищных туркменов со своими верблюдами и стадами, разбивают по полям шатры и удаляются, истребив всю зелень. Как место древней христианской Церкви этот город потерял все, что только можно потерять, даже самое имя; и между кочующими посетителями его путешественник-христианин напрасно стал бы искать хоть одного поклонника имени Христова. Великолепные остатки Сардеса возбуждают много грустных воспоминаний и внушают самые торжественные мысли. По одним только развалинам и можно узнать место древнего города, само имя которого без этих примет осталось бы неизвестным. На равнине и теперь еще виден остаток изящного храма Цибелы; пять уцелевших колонн поддерживали огромную толщу мрамора; от нее остался только обломок. От Герузии или Крезова дворца остается груда чрезвычайно прочных кирпичей. Акрополис сардийский и теперь имеет тот же вид и занимает такую же местность, какие известны по описаниям древних: с передней стороны треугольная плоскость с наклоном, сзади обрывистая, недоступная пропасть. Но для христианского путешественника замечательнее всех этих мест остатки двух церквей: Панагии и св.Иоанна Богослова. Это, может быть, единственные здания раннего христианства, не совсем истребленные рукою времени, на которые можно указать в настоящее время.
И Ангелу Филадельфийския Церкве напиши: тако глаголет Святый истинный, имеяй ключ Давидов, отверзаяй, и никтоже затворит, затворяли, и никтоже отверзет: Вем твоя дела: се дах пред тобою двери отверсты, и никтоже может затворити их: яко малу имаши силу, и соблюл ecu Мое слово, и не отвергся ecu имене Моего. Се, даю от сонмища сатанина глаголющаяся быти иудеи, и не суть, но лгут: се, сотворю их, да приидут, и поклонятся пред ногама твоима, и уразумеют, яко Аз возлюбих тя. Яко соблюл ecu слово терпения Моего, и Аз тя соблюду от годины искушения, хотящая приити на всю вселенную искусити живущая на земли (3:7-11).
Обетования Господни так же непреложны, как и угрозы: и Филадельфия более всех других городов, упомянутых в Апокалипсисе, доселе сохранила свою целость и свой христианский характер. Основателем ее был Аттал Филадельф, царь Пергамский, от которого она и получила свое имя. Город стоит на холме, при подошве горы Тмола, и увенчан акрополисом. Внизу стелется чрезвычайно богатая и теперь еще обрабатываемая покатость, которая вся покрыта садами и виноградниками. В городе немного остатков древнего греческого искусства, уцелевшие стены и каменные толщи относятся к периоду византийскому. От несчастных времен вторжения в Малую Азию турков осталась близ города стена из человеческих костей, связанных цементом. Это памятник жестокости Баязета, свидетельствующий о тех ужасах, которые влекли за собой сопротивление его могуществу. Филадельфия одна из всех малоазиатских городов долго не сдавалась туркам, и хотя преклонилась пред неодолимым могуществом Баязета, но договаривалась с самым гордым победителем из Оттоманов и восемнадцатилетним сопротивлением доказала неверным, что может сделать сила веры. В настоящее время отрадно и утешительно для христианского путешественника найти здесь христианство в более цветущем состоянии, чем во многих других местах Турецкой империи. Между малоазиатскими колониями и церквами Филадельфия доселе стоит, как «столп на обширном зрелище развалин». Народонаселение христиан и теперь здесь довольно многочисленно, имеет своего епископа и 25 церквей. Из памятников первобытного христианства доселе остаются развалины храмов, основанных, по всей вероятности, вскоре за временем земной жизни Иисуса Христа; между ними отличаются остатки храма Иоанна Богослова. В городе везде видны признаки многолюдства и довольства; куполы и минареты свидетельствуют о значительности мусульманского населения; дом правителя Филадельфии представляет огромное и великолепное строение, украшенное внутри и снаружи всей роскошью Востока. Гостеприимство и доброта жителей снискали им среди окружающего их варварства лестное имя «доброго и вежливого народа». Как бы в ознаменование прежней святости этого места теперь называют его Аллах-Шер, то есть Божий город, и это название невольно напоминает пророческое обетование: Напишу на побеждающем имя Бога моего, и имя града Бога моего (3:12). Неправды человеческие многократно доказывали и доказывают, как грозны карательные суды, изрекаемые Богом; но Церковь Филадельфийская, сохранившая Его слово, остается доселе на земле как памятник верности Его в исполнении Своих обетовании, остается в ожидании на Небесах высшей славы, обетованной побеждающим. Препрославленный Победитель ада исполнит на ней истину Своих слов: Побеждающаго сотворю столпа в Церкви Бога моего (3:12). Он исполнит Свое слово так же верно, как верно то, что Филадельфия в то время, как все пало вокруг нее, осталась и остается доселе, по выражению самих врагов веры, как «столп среди развалин».
И Ангелу Лоаодикийския Церкве напиши: тако глаголет Аминь, свидетель верный и истинный, начаток создания Божия: Вем твоя дела, яко ни студен ecu, ни горящ: о, дабы студен был ecu или горящ. Тако, понеже тепл ecu, и не студен ecu, ниже горящ, имам тя изблевати из уст Моих. Зане глаголеши, яко богат есмь, и обогатихся, и ничтоже требую: и не веси, яко ты ecu окаянен, и беден, и нищ, и слеп, и наг. Совещаю тебе купити от Мене злато разжжено огнем, да обогатишися: и одеяние бело, да облечешися: и да не явится срамота наготы твоея; и каллурием помажи очи твои, да видиши (3:14-18).
Глас Божий, раздающийся в Апокалипсисе, воздает какую-нибудь хвалу каждой из поименованных прежде Церквей: во всякой из них осталось что-нибудь доброе. Церковь Ефесская трудилась и не ослабевала, хотя и забыла свою первую любовь, за что и сдвинут ее светильник со своего места. В Пергамской и Фиатирской Церквах появилось несколько членов, оскверненных ересью и пороками, но тело было еще здраво и чисто, и сии Церкви принадлежали Христу. Даже в Сардесе, хотя этот город был уже мертв, осталось несколько лиц, которые не осквернили своих одежд и достойны были идти пред Господом в белых одеждах. Но о Лаодикийской Церкви Дух Святой не изрекает ни одного одобрительного слова. Сия Церковь была ни горяча, ни холодна, а только тепла в вере и благочестии. Жители Лаодикии взирали на учение Иисуса Христа как на предмет обыкновенный и занимались им нисколько не более других житейских предметов. Жертва Сына Божия, принесенная на кресте, делала на умы их такое же впечатление, какое может производить простой дар, который бы они приняли от руки человека. Любовь Христова не более имела власти над их сердцами, как и всякая житейская привязанность. Они могли повторять первую и главнейшую заповедь и вторую ей подобную, не обнаруживая в своих действиях никаких признаков глубокого благоговения пред святым законом любви. Никто ничего не делал так, как надобно все делать: от души, якоже Господу, а не человеком (Кол.3:23); всякий думал, что можно служить и Богу и мамоне. Такая духовная теплота лаодикийцев была несравненно хуже решительной холодности, потому что она допускала меньше надежды на исправление. Житель Сардеса скорее мог почувствовать, что им овладел хлад смерти, и призывать врача, чем житель Лаодикии, спокойно считающий тихое биение своего пульса, уверить себя, что к нему приближается смерть, которая поразит его, прежде чем он подумает о ней среди обманчивых признаков сил и жизни. Теплые христиане два слова, противоречащие одно другому, точно такими были и такими бывают во все времена. Таковы были христиане и Лаодикии. Зато как поразительно состояние этого города в настоящее время, и как оно отлично от того, чем он был некогда!
Лаодикия, ныне называемая турками Эски-Гиссар, то есть Старая крепость, находится во Фригии, при реке Лике, близ Колоссы. Прежде она называлась Диосполисом и переменила это название на имя Лаодикии, которое получила от имени жены Антиоха II Сотера. В древности она славилась своей торговлей: плодородие почвы и прекрасная шерсть овец ее были неистощимыми источниками богатств. В ней родилось много людей, известных в истории, в том числе Гиерон, завещавший гражданам ее бесчисленные сокровища свои, и философ Зенон. В начале христианской веры она не только не обнаружила никаких признаков упадка, но, напротив, взошла на высшую степень благоденствия. И хотя землетрясения, разрушившие в 65 году по Р.X. Колоссу, Иераполис и другие города, коснулись и Лаодикии, однако она была возобновлена в прежнем виде во время Марка Аврелия. Три театра, огромнейший цирк, в котором могло помещаться более 30 000 зрителей, самыми своими остатками, еще замечательными и в настоящее время, равно как и много других развалин, свидетельствуют о древнем величии, богатстве и многочисленном народонаселении Лаодикии, но в то же время составляют разительное доказательство того, что в этом городе, в котором все без исключения христиане подвергались упрекам апостола Иоанна, жили люди, возлюбившие мир и его веселия паче Бога и добродетели. Иногда раскапывали эти развалины и в них находили на значительной глубине самые драгоценные куски ваятельного искусства; и если бы, как замечает один путешественник, кто-нибудь захотел в углублении грунта поискать остатков древности, то немногие из древних городов могли бы обещать большее число замечательных памятников. На самой поверхности разрушенной Лаодикии попадаются обломки мраморных украшений, карнизов, пьедесталов, колонн. Неизвестно, к каким эпохам греческого искусства надобно относить все эти следы художественных памятников; несомненно, впрочем, что Лаодикийский амфитеатр был построен после времен Апокалипсиса, после того как Дух Святой внушал лаодикиицам ревновать и покаяться. Глас Божий не был услышан лаодикийцами, сердца жителей не отверзлись для покаяния и для ревности к славе Божией. Зато какая разительная противоположность между участью Лаодикии и Филадельфии! Тогда как последняя стоит подобно столбу, возвышающемуся на обширном зрелище развалин, первая предана совершенному разрушению. Турки пощадили Смирну и Филадельфию, но на Лаодикию обрушилась вся тяжесть их злобы и жестокости. Она подпала их власти в 1009 году и с того времени выдержала ряд бедствий, в продолжение которых все ее граждане были умерщвлены, епископ сослан в заточение, стада захвачены и отогнаны. Теперь от древней Лаодикии остаются одни только памятники народного величия и блистательных мест, некогда посвященных удовольствиям и обольщению чувств. Теперь Лаодикия так же лишена жителей, как ее жители были лишены всякого страха и любви к Богу и как ее Церковь потеряла всю ревность к вере и добродетели. Этот город, бедный в самом богатстве своем, окаянный, и нищий, и слепой, и нагой, не внял внушениям и угрозам Божиим. За то он низложен с лица земли. Он представляет совершенную пустыню и не имеет других обитателей, кроме волков, шакалов и лисиц. Единственные лица человеческие, которые нередко здесь встречаются, суть кочующие туркмены; они как бы мимоходом здесь появляются и на время разбивают свои шатры на обширных развалинах древнего амфитеатра. Сердце подавляется скорбью, когда видишь, как все пусто и бедно там, где повсюду встречаются следы древней образованности, древнего изобилия; как по гробам уснувшего поколения бродит новый, невежественный народ; как над могилами мудрых кочующий поклонник Магомета раскидывает свою подвижную палатку, составляющую такую резкую противоположность с развалинами изящных и великолепных строений. Но какая отрада и утешение проливаются в душу, когда представляешь, что на всех этих следах разрушений напечатлены следы десницы всесильного и правосудного Бога, Который сколько грозен в своих прощениях и наказаниях, столько же, и еще бесконечно более, благосерд и щедродатель в обетованиях и наградах.
Copyright © 2003-2004
Слава Богу за все!
Webmaster: ds