По Апокалипсису, истинное число земных царств есть 6 и 8, которые при­ближаются к седмиричному числу но не достигают сего никогда. Относи­тельно того, что означает число 666, которое в том единственном месте, где оно упоминается, названо прямо числом зверя, можно сказать только то, что, без сомнения, и оно, как все апокалипсические числа, имеет свой частный и определенный смысл и при исполнении пророчества будет впол­не понятно, но теперь можно гадать только о символическом значении его; и вот мы отдаем на суд читателей несколько своих мыслей об этом предмете.

Два вопроса нужно нам разрешить в этом случае: какой символичес­кий смысл числа 6 и почему оно умножено сперва на 1, а потом на 10 и, наконец, на 100? На первый из этих вопросов помогает нам ответить сам Апокалипсис, показывая, что суды Божий над миром совершаются при шестой трубе, а царство Бога и Христа Его наступает при седьмой трубе (11:15). Значит, число 6 есть число мира, осужденного на погибель. К та­кому же заключению приходим и другим путем. Число 6 есть половина 12, равно как 3¹/₂ есть половина 7. Но двенадцать звезд, увенчивающих жену, двенадцать ворот и двенадцать оснований нового Иерусалима дозволяют нам смотреть на 12 как на число Церкви; следовательно, 6, то есть 12, раз­деленное пополам, означает слабые и осужденные на погибель земные царства в противоположность непоколебимому Царству Божию, изобра­жаемому числом 12. Что касается возвышения числа 6 в 60 и потом в 600, то здесь, может быть, содержится мысль о том, что сила зверя будет воз­вышаться все больше и больше, но каждым новым развитием этой своей враждебной Богу силы он только отягчит грозящий ему окончательный Суд. Такое развитие числа 6 можно сравнить только с развитием числа 12, находящимся в числе 144.000 7-й гл.: 666 означает осужденный мир, а 12x12.000, или 144.000, означает Церковь Израиля, избавленную от осуж­дения. Может быть также, что в числе 666 есть намек на тысячу лет, упо­минаемых в гл.20. Число 1000 означает мир (10), проникнутый элемен­том Божественным (3), но 666 составляют ²/₃ тысячи. Антихрист обеща­ет счастье вроде счастья тысячелетия, но только всегда остается на дро­бях и никогда не достигает целого.

Числовое имя
зверя из моря (13:18)

Здесь мудрость, — говорит тайновидец (13:18) или, как он выражает эту мысль в 17:9: Здесь ум, имеющий мудрость, — или, быть может, как понимает это место Эвальд: «Таков смысл, и всякий, имеющий мудрость, поймет это так». Кто имеет ум, тот сочти число зверя; ибо это число человеческое. Другими словами, он говорит, что теперь намерен численно указать имя, которое он не смел ¹ выразить буквально. Иудею, или иудейскому христианину, сразу становилось понятно, что теперь апостол намеревался представить пример одной из форм того кабалистического метода, следы которого встречаются даже у древних пророков и который был известен раввинам под именем гематрии, то есть геометрии, или числового обозначения имен. Христиане из язычников не были столь знакомы с этим методом, но мы из св.Иринея видим, что и они легко могли получить ключ к нему от своих иудейских собратьев, для которых главным образом и предназначался Апокалипсис. С выдачей этого секрета не соединялось особенной опасности, хотя открытое провозглашение его могло стоить жизни всякому, кто бы решился на это, и во всяком случае могло угрожать опасностью всей общине. В действительности ап.Иоанн имеет в виду сказать следующее: «Теперь я укажу вам имя зверя в его числовом значении. Вы слышали много образчиков этого метода, так что можете воспользоваться этим методом и в этом случае, хотя я предостерегаю вас, что это может представить вам некоторые затруднения». Он, очевидно, предполагал, что некоторые из них отгадают значение этого числа, указывавшего на человека, хотя в то же время и указывал на то, что в этом числе заключается один неожиданный элемент, затруд­нивший решение. Если бы это было просто имя в числовом значении его греческих букв, то тут не было бы большого затруднения, так что всякий более или менее образованный читатель легко мог открыть его значение. Ему пришлось бы только сообразить, кто из живущих людей имел те свой­ства, которые тайновидец придал зверю, и имена которых, считаемые по числовому значению букв, составили бы число 666. Так как едва ли было какое-нибудь другое лицо, к которому могло бы быть приложимо это апока­липсическое описание, то имя Нерона, по всей вероятности, было первым, какое только могло представиться всякому христианскому читателю из иудеев. Но здесь он сразу же должен был натолкнуться на затруднение. Он находил, что «Нерон», по значению греческих букв составил бы 50+5+100+800+50=1005. Если бы он попытался исчислить сочетание «Не­рон Кесарь», то это составило бы 1005+332=1337. Почти всякая комбина­ция, какую бы он подверг исчислению, оказалась бы неудачною, и очень возможно, что он в отчаянии отказался бы от этой задачи, предполагая, что у него нет достаточной мудрости, хотя и мог разрешать многие подоб­ные задачи в сивиллинских или подобных книгах. Так, в «Сивиллинских книгах» поэт указывает на имя Иисуса, по-гречески 'Iησοΰς, говоря, что в этом слове находится четыре гласных и две согласных и что все число рав­нозначуще восьми единицам, восьми десяткам, восьми сотням, то есть восьмистам восьмидесяти восьми ('Iησοΰς=10+8+200+70+400+200=888). И ни один по-гречески говорящий христианин не имел бы особенного затруднения при разрешении этой задачи. Так как, однако же, все другие признаки ука­зывали столь ясно на Рим и Нерона, то греческий христианин-читатель мог весьма естественно попытать счастья на слове «латинянин» (Λατεΐνος =30+1+300+5+10+50+70+200=666) как на общем обозначении Рима и латиня­нина. Этим объясняется преобладание такого объяснения среди отцов и учителей Церкви, начиная с св.Иринея, имевшего возможность слышать это от св.Поликарпа, который, в свою очередь, видел св.ап.Иоанна в его преклонном возрасте. Эти ранние христианские писатели были, так ска­зать, на верном пути; однако же, слово «латинянин» едва ли могло вполне удовлетворить их. Это неопределенное название, да и вообще имена Latium и Latinus давно уже практически вышли из употребления. Если бы таково именно было решение, то они могли бы приписать его неопределенность намеренной неясности. Мы едва ли можем понять, какие предосторожнос­ти иудейский писатель должен был принимать, когда он в каком-либо отно­шении неблагоприятно касался императорской власти в эти дни доносчиков и действия закона об оскорблении величества. Иосиф Флавий пользовался высокой благосклонностью сначала Поппеи и затем Флавие­вой династии; в Риме он пользовался столь большим влиянием, что даже, вероятно, почтен был статуей в императорском городе, и однако же он нео­жиданно останавливается в своем объяснении пророчества Даниила с та­инственным намеком, потому что не находит благоразумным говорить боль­ше. Это очевидно из опасения, что он, касаясь объяснения дела разрушения, произведенного «камнем нерукосечным», мог подать повод думать, что он угрожает Римской империи предстоящим разрушением и гибелью, а на это у него не хватало далеко смелости. Полная неудовлетворительность объяс­нения при помощи слова «латинянин» и заставила, быть может, некоторых христиан, говорит далее св.Ириней, попытать счастья с именем Титан, ко­торое также дает таинственное число 666 (Τειτάν =300+5+10+300+1+50=666) и которое имеет еще ту выгоду, что состоит из шести букв. В этом случае мысль также недалеко была от сущности дела: Титан было одним из древ­них поэтических названий солнца, а солнце было тем божеством, свойства которого были наиболее любимы Нероном, как это невольно представля­лось всем при виде его колосса с лучезарно-сияющей головой, часть пьеде­стала которого еще и теперь находится близ развалин Колизея. Чернь, при­ветствовавшая его криками: «Да здравствует Нерон Аполлон!», хорошо знала, что ему особенно нравился этот именно титул.

В общем, однако же, греческие христиане оставались в некотором не­доумении и чувствовали некоторую неудовлетворенность; они склонны были говорить вместе с некоторыми из отцов Церкви, что только время может открыть эту тайну, или также думать, что тут возможно было более чем одно решение. Тем не менее им, несомненно, было известно, что соб­ственно разумелось здесь, даже если бы точное числовое значение слов, которые могли представиться им, не вполне удовлетворяло их. В таком состоянии тайна эта и оставалась в древней христианской Церкви. Во вся­ком случае перед ними стояло странное число.

Самый внешний вид этого числа производил подавляющее и таин­ственное впечатление. Первая буква была начальной буквой имени Хри­ста. Последняя буква была первой двойной буквой (стигма) в слове крест (σταυρός). Между этими двумя буквами стоял как бы змей, буква ξ, извест­ная своим извилистым начертанием и шипящим звуком (12:9; 20:2). Вся эта группа составляла троякое повторение числа 6, символа бремени и несовершенства, и этот числовой символ антихриста стоял в страшной противоположности к числу 888, состоявшему из трех совершенных 8 в имени Иисуса.

Но иудейским читателям (а, как мы сказали, для иудейских читателей первоначально и предназначался Апокалипсис) не встречалось бы ни од­ного из тех затруднений, которые могли бы приводить в смущение их со­братьев христиан из язычников. Апостол предупреждал их, что решение дается не так просто и быстро, как это обыкновенно бывает в подобных задачах. Всякий иудейский читатель, конечно, знал, что зверь был симво­лом Нерона. Как иудеи, так и христиане видели в Нероне близкое сходство со змеем или драконом. Что тут имелся в виду Нерон, это могло быть ясно для всякого иудея, как и то, что под Вавилоном разумелся Рим, хотя соб­ственно Рим не упомянут был ни одним словом. Он не стал бы пытаться разгадывать тайну под именем Nero Caesar по-латыни, так как исопсефия (которую иудей называл гематрией) была почти неизвестна среди римлян и их алфавитное счисление было совершенно неустановившимся. Он мог попытать вычислить Νερών Καίσαρ по-гречески, но это не дало бы ему над­лежащего числа. Тогда, как бы по некоторому внезапному озарению, ему могла представиться мысль попытать это имя по-еврейски. Апостол писал, как иудей, и мыслил, очевидно, как иудей. Испещренный солицизмами гре­ческий язык апостола с достаточностью показывает, что язык этот не был ему хорошо знаком и что имена всех лиц, которых он имел в виду, первона­чально должны были представляться его уму в их еврейских начертаниях. К тому же это могло еще более обеспечить криптографа против назойли­вой пронырливости предательских доносчиков из язычников. Вообще было крайне опасно делать тайну слишком ясною. Согласно с этим иудейский христианин мог попытать исчислить это имя в таком виде, как оно пред­ставлялось апостолу, именно в еврейских буквах. И лишь только он прихо­дил к этой мысли, как тайна тотчас же раскрывалась пред ним. Всякий иудей представлял Нерона исключительно под именем Нерона Кесаря, а еврейс­кие буквы этого имени сразу же составляют 50+200+6+50+100+60+200=666. Христиане из иудеев были знакомы с тайнами этого рода. Они нахо­дятся даже у древних пророков после времени Иеремии и вообще встре­чаются в Священном Писании Ветхого Завета. Иудейские христиане ни на миг не могли сомневаться в том, что в еврейском начертании имени Нерона Кесаря вполне разрешилась эта тайна. Иудеи вообще отличались скрытностью, а люди особенно склонны сохранять свои секреты, когда с ними связаны вопросы о жизни и смерти. Многие методы и секреты рав­винской экзегетики, хотя и великой важности, хранились иудеями в тай­не от христиан просто потому, что ревнивая исключительность и высоко­мерное предубеждение этого своеобразного народа (чувства, которыми, надо признаться, он в немалой степени обязан жестокости своих врагов) делали их равнодушными к религиозным взглядам других. Поэтому отнюдь не представляется чего-нибудь необычайного в том обстоятельстве, что азиатские иудействующие, впервые читавшие Апокалипсис ап.Иоанна, не выдали того, в каком имени они находили точное соответствие с числом зверя. Их вполне можно было извинять в том, что они, не обнаруживая желания открыть другим эту тайну, не хотели лишь ставить свою жизнь и самое существование своих церквей в зависимость от милости своих языческих собратий, в благоразумии и верности которых они не могли быть вполне уверены. Однако же они достаточно открывали в этом отноше­нии, чтобы и других поставить на прямую дорогу к цели; а насколько дело касалось общего понимания мысли апостола, то было почти безразлич­но, имелось ли здесь в виду название латинянин, Титан или Нерон Ке­сарь, так как все эти слова лишь в различных формах представляли одну и ту же сущность. Все наиболее ранние христианские писатели об Апокалипсисе, от св.Иринея до Викторина Петтавского и Коммодиана в IV, Андрея в V и Беата в VIII столетии разумеют под апокалипсическим зве­рем Нерона или вообще какого-либо из римских императоров.

Если бы требовалось какое-либо подтверждение для такого заключе­ния, то мы находим его в любопытном факте, записанном св.Иринеем, что в некоторых списках он находил число 616. Такая перемена едва ли могла зависеть от небрежности. Буквы χξς' были столь своеобразны, даже по своей внешней форме, что едва ли кто-либо мог изменить их в χις', то есть 616. Но если приведенное выше решение правильно, то это замеча­тельное и древнее разночтение сразу же объясняется. Иудейский христи­анин, пытаясь найти свое еврейское решение, которое (как он знал) рас­считано было на предохранение толкования от опасных язычников, мог быть озадачен буквою «н» в сочетании Нерон Кесарь. Хотя имя это и пи­салось именно так по-еврейски, он, однако же, знал, что у римлян и вооб­ще язычников имя это всегда писалось Nero Caesar, а не Neron. Но Неро Кесарь по-еврейски, при опущении конечной буквы «н», давало 616, а не 666, и он легко мог изменить это чтение, воображая, что при изменении этой неважной частности, решение делалось более легким и сообразным с сущностью дела.

Против этого решения может быть сделано одно возражение. Нерон, скажут, не возвратился. Верование в его возвращение, хотя и отличалось упорною жизненностью, было простой химерой. Св.ап.Иоанн не мог вне­сти в свой Апокалипсис того, что оказывалось лишь ошибкой народного поверья.

В действительности, однако же, этот вопрос отнюдь не затрагивает достоинства Откровения. Св.ап.Иоанн пользуется обычным веровани­ем, как он мог воспользоваться и всяким другим современным фактом или всяким другим современным мнением просто с целью представить сим­вол и получить возможность указать на то именно лицо, которое он опи­сывает. Внешний характер символики отнюдь не затрагивает истины тех великих начал, которые он открывает. Божественная надежда и утешения, которыми переполнен Апокалипсис, драгоценные уроки, которыми изо­билует он, ни в малейшей степени не затрагиваются тем обстоятельством, что он изображает нероновского зверя красками, которыми мог бы воепользоваться для его изображения и всякий другой историк, как граждан­ский, так и священный.

Но нужно заметить затем, что даже если бы эта подробность о личном возвращении Нерона имела какое-нибудь существенное значение в общем предсказании, то и в таком случае она символически исполнилась бы с необычайной точностью. Нерон, вопреки народному верованию, в дей­ствительности не нашел себе убежища среди парфян и никогда не был восстановлен при содействии их, как это ожидалось в то время; но такого ожидания в сущности и нет в Апокалипсисе, и оно отнюдь не заключается в его существенном значении. Всякий последующий враг Христианской Церкви обнаруживал в себе отличительные черты Нерона. Если пророче­ство о возвращении пророка Илии находило соответствующее исполне­ние в служении Иоанна Крестителя, то пророчество о возвращении Не­рона нашло соответственное осуществление в Домициане, Деции, Диок­литиане и во многих последующих гонителях святых Божиих. Иносказа­ние может допускать только иносказательное истолкование, и в лице До­мициана, как мы увидим далее, предсказание о явлении врага Христова в лице Nero redivivus, можно сказать, исполнилось почти буквально, и во всяком случае символически.