Житие ^*
Преподобной
Марии Египетской

Память: 1/14 апреля; в Неделю 5-ю Великого поста

— Тайну цареви добро хранити, дела же Божии открывати славно (Тов.12:7), — так сказал Архангел Рафаил Товиту, когда совершилось дивное исцеление его слепоты. Действительно, не хранить царской тайны страшно и гибельно, а умалчивать о преславных делах Божий — большая потеря для души.

— И я, — говорит святой Софроний, написавший житие препо­добной Марии Египетской, — боюсь молчанием утаить Божествен­ные дела и, вспоминая о грозящем несчастии рабу (см.: Мф.25:18,25), закопавшему в землю данный от Бога талант, не могу не рас­сказать святой повести, дошедшей до меня. И да никто не подума­ет, — продолжает святой Софроний, — что я осмелился, писать не­правду, когда у кого явитсяхомнение в этом дивном событии: не подобает мне лгать на святое. Если же найдутся такие люди, кото­рые, прочитав это писание и пораженные преславным событием, не поверят, то к ним да будет милостив Господь, потому что они, раз­мышляя о немощи человеческого естества, считают невозможны­ми те чудесные дела, которые совершаются со святыми людьми. Однако надо уже начать рассказ о славном событии, происшедшем в нашем роде.

В одном из палестинских монастырей жил старец, украшенный благочестием жизни и разумностью речи и с ранней юности доблес­тно подвизавшийся в иноческом подвиге. Имя старцу было Зосима. (Пусть никто не думает, что это Зосима еретик, хотя у них и одно имя: один заслужил худую славу и был чужд церкви, другой — пра­ведный и был прославлен.) Зосима прошел все степени постнических подвигов и соблюдал все правила, преподанные величайшими иноками. Исполняя все это, он никогда не переставал поучаться Бо­жественными словами: и ложась, и вставая, и за работой, и вкушая пищу (если только можно назвать пищей то, что он вкушал в очень малом количестве), он неумолчно и постоянно исполнял одно дело — он пел Божественные песнопения и искал поучений в Божествен­ных книгах. Еще в младенчестве он был отдан в монастырь, где доб­лестно подвизался в постничестве до пятидесяти трех лет. Но потом его стала смущать мысль, что он достиг полного совершен­ства и более не нуждается ни в каких наставлениях.

«Есть ли, — думал он, — на земле инок, могущий меня наставить и показать пример такого постничества, какого я еще не прошел? Най­дется ли в пустыне человек, превзошедший меня?»

Когда старец так размышлял, ему явился Ангел и сказал:

— Зосима! Ты усердно подвизался, насколько это в силах челове­ка, и доблестно прошел постнический подвиг. Однако нет человека, который бы мог сказать о себе, что он достиг совершенства. Есть подвиги, неведомые тебе и труднее пройденных тобой. Чтобы по­знать, сколько иных путей ведут ко спасению, покинь страну свою, как славнейший из патриархов Авраам (см.: Быт.12:1), и иди в мона­стырь, лежащий при реке Иордане.

Следуя такому наставлению, Зосима вышел из монастыря, в ко­тором подвизался с младенчества, отправился к Иордану и достиг того монастыря, куда его направил голос Божий.

Толкнув рукой монастырские врата, Зосима нашел инока-при­вратника и сказал ему про себя. Тот известил игумена, который при­казал позвать пришедшего старца к себе. Зосима пришел к игумену и исполнил обычный иноческий поклон и молитву.

— Откуда ты, братец, — спросил его игумен, — и для чего пришел к нам, нищим старцам?

Зосима отвечал:

— Откуда я пришел, об этом нет нужды говорить. Пришел же я, отец, ища себе душевной пользы, так как слышал о вас много вели­кого и достохвального, могущего привести душу к Богу.

— Брат, — сказал ему на это игумен, — один Бог может исцелить немощи душевные, да наставит Он и тебя и нас путям Своим на пользу души, а человек исправлять человека не может, если он постоянно не вникает в себя и неусыпно, с Божией помощью, не совершает подвигов. Но так как любовь Христова побудила тебя посетить нас, убогих старцев, то оставайся с нами, если для этого пришел. Пастырь добрый, отдавший душу Свою для нашего спасе­ния, да ниспошлет на всех нас благодать Святого Духа.

После таких слов Зосима поклонился игумену, просил его мо­литв и благословения и остался в монастыре. Здесь он видел старцев, сиявших добрыми делами и благочестием, с пламенным сердцем служивших Господу непрестанным пением, всенощной молитвой, постоянным трудом. На устах их всегда были псалмы, никогда не слышно было праздного слова, ничего не знали они о приобретении временных благ и о житейских заботах. Одно у них было постоянное стремление — это умертвить свою плоть. Главная и постоянная пища их была Слово Божие, а тело они питали хлебом и водой, насколько каждому позволяла любовь к Богу. Видя это, Зосима поучался и го­товился к предстоящему подвигу.

Прошло много времени, наступили дни святого Великого поста, монастырские ворота были заперты и открывались только в том слу­чае, если кого посылали по делам монастыря. Пустынная была та местность, миряне не только не приходили, но даже не знали об этой обители.

Был в монастыре том обычай, ради коего Бог привел туда Зосиму. В первую неделю Великого поста за Литургией все причащались Пречистого Тела и Крови Господней и вкушали немного постной пищи; потом все собирались в церкви, и после прилежной, коле­нопреклоненной молитвы старцы прощались друг с другом; и каж­дый с поклоном просил у игумена благословения на предлежащий подвиг путешествующим. После этого открывались монастырские ворота, и с пением псалма: Господь просвещение мое и спаситель мой, кого убоюся; Господь защититель живота моего, от кого устрашуся (Пс.26:1) иноки выходили в пустыню и переходили через реку Иор­дан. В монастыре оставались только один или двое старцев, не для охраны имущества — украсть там было нечего, но чтобы не оста­вить церковь без богослужения. Каждый брал с собой немного пищи, сколько мог и хотел по своим телесным потребностям: один немного хлеба, другой — смоквы, кто — финики или моченную в воде пшеницу. Некоторые ничего с собой не брали, кроме рубища на своем теле, и питались, когда принуждал их к тому голод, расту­щими в пустыне травами.

Перейдя через Иордан, все расходились далеко в разные стороны и не знали друг о друге, как кто постился и подвизался. Если кто видел, что другой идет к нему навстречу, то уходил в другую сторону и продолжал свою жизнь в одиночестве в постоянной молитве, вку­шая в определенное время очень мало пищи. Так иноки проводили весь Великий пост и возвращались в монастырь за неделю до Вос­кресения Христова, когда Церковь с ваиями торжественно празднует праздник Ваий. Придя в монастырь, никто из братии не спрашивал друг друга, как он провел время в пустыне и чем занимался, имея свидетелем одну только свою совесть. Таков был монастырский ус­тав прииорданского монастыря.

Зосима, по обычаю того монастыря, также перешел через Иордан, взяв с собой ради немощи телесной немного пищи и ту одежду, которую носил постоянно. Блуждая по пустыне, он совер­шал свой молитвенный подвиг и по возможности воздерживался от пищи. Спал он мало; где застанет его ночь, там уснет немного, сидя на земле, а рано утром пробуждается и продолжает свой по­двиг. Ему все больше и больше хотелось пройти в глубь пустыни и там найти одного из подвижников, который мог бы его наставить. После двадцати дней пути он однажды приостановился и, обра­тившись на восток, стал петь шестой час, исполняя обычные молит­вы: во время своего подвига он, приостанавливаясь, пел каждый час и молился. Когда он так пел, то увидал с правой стороны как будто тень человеческого тела. Испугавшись и думая, что это бесовское наваждение, он стал креститься. Когда страх прошел и молитва была окончена, он обернулся к югу и увидел человека — нагого, опа­ленного дочерна солнцем, с белыми, как шерсть, волосами, спус­кавшимися только до шеи. Зосима побежал в ту сторону с большой радостью: в последние дни он не видел не только человека, но и животного. Когда этот человек издали увидел, что Зосима приближа­ется к нему, то поспешно побежал в глубь пустыни. Но Зосима как будто забыл и свою старость, и утомление от пути и бросился дого­нять беглеца. Тот поспешно удалялся, но Зосима бежал быстрее и когда нагнал его настолько, что можно им было услышать друг дру­га, то возопил со слезами:

— Зачем ты, раб Бога Истинного, ради Коего поселился в пусты­не, убегаешь от меня, грешного старца? Подожди меня, недостой­ного и немощного, надежды ради воздаяния за твой подвиг! Оста­новись, помолись за меня и ради Господа Бога, Который никем не гнушается, преподай мне благословение.

Так восклицал Зосима со слезами. Между тем они достигли лож­бины, как бы русла высохшей реки. Беглец устремился на другую сто­рону, а Зосима, утомленный и не имевший сил бежать дальше, усилил слезные мольбы свои и остановился. Тогда бежавший от Зосимы наконец остановился и сказал так:

— Авва Зосима, прости меня ради Бога, что не могу предстать перед тобой: женщина я, как видишь, нагая, ничем не прикрытая в своей наготе. Но если ты хочешь преподать мне, грешной, свою мо­литву и благословение, то брось мне что-нибудь из своей одежды прикрыться, и тогда я обращусь к тебе за молитвой.

Страх и ужас объял Зосиму, когда он услышал свое имя из уст той, которая никогда его не видала и о нем ничего не слыхала.

«Если бы она не была прозорливой, — подумал он, — то не назва­ла бы меня по имени».

Быстро исполнил он ее желание, снял с себя ветхую, разорван­ную одежду и, отворотившись, бросил ей. Взяв одежду, она препоя­салась и, насколько было возможно, прикрыла свою наготу. Потом она обратилась к Зосиме с такими словами:

— Зачем ты, авва Зосима, пожелал увидеть меня, грешную жену? Хочешь что-либо услышать или научиться от меня и потому не поле­нился на трудный путь?

Но Зосима бросился на землю и просил у нее благословения. Она также склонилась на землю, и так оба лежали, прося друг у друга бла­гословения; слышно было только одно слово: «Благослови!» После долгого времени она сказала старцу:

— Авва Зосима! Ты должен благословить и сотворить молитву, потому что ты облечен саном иерея и уже много лет предстоишь свя­тому алтарю, совершая Божественные Таинства.

Эти слова повергли старца еще в больший страх. Обливаясь слеза­ми, он сказал ей, с трудом переводя дыхание от трепета:

— О духовная матерь! Ты приблизилась к Богу, умертвив телесные немощи. Божий дар на тебе проявляется больше, чем на других: ты никогда не видала меня, но называешь меня по имени и знаешь мой сан иерея. Поэтому лучше ты меня благослови ради Бога и преподай свою святую молитву.

Тронутая настойчивостью старца, она благословила его с такими словами:

— Благословен Бог, хотящий спасения душам человеческим! Зосима отвечал «аминь», и оба поднялись с земли. Тогда она спро­сила старца:

— Человек Божий! Зачем ты пожелал посетить меня, нагую, не украшенную никакими добродетелями? Но благодать Святого Духа привела тебя, чтобы, когда нужно, сообщить мне и о земной жиз­ни. Скажи же мне, отец, как теперь живут христиане, царь и Святые Церкви?

— Вашими святыми молитвами, — отвечал Зосима, — Бог даровал Церкви прочный мир. Но склонись к мольбам недостойного старца и помолись Господу за весь мир и за меня, грешного, чтобы мое ски­тание по пустыне не прошло бесплодным.

— Скорее тебе, авва Зосима, — сказала она, — как имеющему свя­щенный сан, подобает помолиться за меня и за всех, ибо ты к этому и предназначен. Но из долга послушания я исполню твою волю.

С этими словами она обратилась на восток, возведя очи кверху и подняв руки, она начала молиться, но так тихо, что Зосима не слы­шал и не понимал слов молитвы. В трепете молча стоял он, поник­нув головой. «Призываю Бога во свидетели, — рассказывал он, — что через некоторое время я приподнял глаза и увидал ее поднявшейся на локоть от земли, так она стояла на воздухе и молилась». Увидев это, Зосима затрепетал от страха, со слезами повергнулся на землю и только произносил:

— Господи, помилуй!

Но тут его смутила мысль, не дух ли это и не привидение ли, как бы молящееся Богу. Но святая, подняв старца с земли, сказала:

— Зачем, Зосима, тебя смущает мысль о привидении, зачем ду­маешь, что я дух, совершающий молитву? Умоляю тебя, блаженный отец, уверься, что я жена-грешница, очищенная только Святым Крещением; нет, я не дух, а земля, прах и пепел, я плоть, не помышляю­щая быть духом.

С этими словами она осенила крестным знамением свое чело, очи, уста, грудь и продолжала:

— Да избавит нас Бог от лукавого и от сетей его, потому что ве­лика брань его на нас.

Слыша такие слова, старец припал к ногам ее и со слезами вос­кликнул:

— Именем Господа нашего Иисуса Христа, Бога Истинного, рожденного от Девы, ради Коего ты, нагая, так умертвила свою плоть, заклинаю тебя, не скрывай от меня, но все расскажи о твоей жизни, и я прославлю величие Божие. Ради Бога скажи все — и не для похвальбы, а чтобы дать наставление мне, грешному и недостойно­му. Я верю в Бога моего, для Коего ты живешь, что я направился в эту пустыню именно для того, чтобы Бог прославил твои дела: путям Божиим мы не в силах противостоять. Если бы Богу не было угодно, чтобы ты и твои подвиги сделались известны, Он не открыл бы тебя мне и меня не укрепил бы на такой далекий путь по пустыне.

Много убеждал Зосима ее и другими словами, а она, подняв его, сказала:

— Прости меня, святой отец, я стыжусь рассказать о позорной жизни моей. Но ты видел мое нагое тело, так я обнажу и душу мою, и ты узнаешь, сколько в ней стыда и позора. Я откроюсь тебе, не хвалясь, как ты говорил: о чем хвалиться мне, избранному сосуду диавольскому! Но если начну рассказ о своей жизни, ты убежишь от меня, как от змеи; твой слух не выдержит повести о моем беспутстве.

Однако я расскажу, ничего не умолчав; только прошу тебя, когда уз­наешь жизнь мою, не забывай молиться за меня, чтобы мне получить какую-либо милость в день судный.

Старец с неудержимыми слезами просил ее поведать о своей жиз­ни, и она так начала рассказывать о себе:

— Я, святой отец, родилась в Египте, но, будучи двенадцати лет от роду, когда были живы еще мои родители, я отвергла их любовь и отправилась в Александрию. Как я потеряла свою девическую чисто­ту и стала неудержимо, ненасытно предаваться любодеянию — об этом без стыда я не могу даже помыслить, не только пространно рас­сказывать: скажу только кратко, чтобы ты узнал о неудержимой моей похоти. Семнадцать лет, и даже больше, я совершала блуд со всеми не ради подарка или платы, так как ничего ни от кого я не хотела брать, но я так рассудила, что даром больше будут приходить ко мне и удов­летворять мою похоть. Не думай, что я была богата и оттого не бра­ла, — нет, я жила в нищете, часто голодная пряла охлопья, но всегда была одержима желанием еще более погрязнуть в тине блуда: я видела жизнь в постоянном бесчестии. Однажды, во время жатвы, я увиде­ла, что много мужей — и египтян, и ливийцев — идут к морю. Я спро­сила одного встречного, куда спешат эти люди? Тот ответил, что они идут в Иерусалим на предстоящий в скором времени праздник Воз­движения Честного и Животворящего Креста. На мой вопрос, возьмут ли они и меня с собой, он сказал, что если у меня есть день­ги и пища, то никто не будет препятствовать. Я сказала ему: «Нет, брат, у меня ни денег, ни пищи, но все-таки я пойду и сяду с ними в один корабль, а они меня пропитают: я отдам им свое тело за плату». Я хотела пойти для того, чтобы — прости меня, мой отец, — около меня было много людей, готовых к похоти. Говорила тебе я, отец Зосима, чтобы ты не принуждал меня рассказывать про мой позор. Бог свидетель, я боюсь, что своими словами я оскверняю самый воздух.

Орошая землю слезами, Зосима воскликнул:

— Говори, мать моя, говори! Продолжай свою поучительную по­весть!

— Встретившийся юноша, — продолжала она, — услышав мою бесстыдную речь, засмеялся и отошел прочь. А я, бросив случившу­юся при мне пряслицу, поспешила к морю. Оглядев путешественников, я заметила среди них человек десять или больше, стоявших на берегу, они были молоды и, казалось, подходили к моему вожделе­нию. Другие уже вошли в корабль. Бесстыдно, по обыкновению, я побежала к стоявшим и сказала: «Возьмите и меня с собой, я вам буду угождать». Они засмеялись на эти и подобные слова и, видя мое бес­стыдство, взяли с собой на корабль, и мы отплыли. Как тебе, человек Божий, сказать, что было дальше? Какой язык, какой слух вынесет рассказ о позорных делах, совершенных мной на корабле во время пути: я увлекала на грех даже против воли, и не было постыдных дел, каким бы я ни научала. Поверь, отец, я ужасаюсь, как море перенес­ло такой разврат, как не разверзлось и не погрузило меня живой в ад после совращения столь многих людей! Но я думаю, что Бог ожидал моего покаяния, не желая смерти грешника, но с долготерпением ожидая обращения.

С такими чувствами прибыла я в Иерусалим и все дни до праздни­ка поступала по-прежнему, и даже хуже. Я не только не довольство­валась юношами, бывшими со мной на корабле, но еще собирала на блуд местных жителей и странников. Наконец наступил праздник Воздвижения Честного Креста, и я, как и прежде, пошла совращать юношей. Увидев, что рано утром все, один за другим, идут в церковь, отправилась и я, вошла со всеми в притвор и, когда наступил час свя­того Воздвижения Честного Креста Господня, попыталась с наро­дом проникнуть в церковь. Как я ни старалась протесниться, но народ меня отстранял. Наконец, с большим трудом приблизилась к дверям церкви и я, окаянная. Но все невозбранно входили в церковь, а меня не допускала какая-то Божественная сила. Я снова попыта­лась войти и снова была отстранена, осталась одна в притворе. Ду­мая, что это происходит от моей женской слабости, я вмешалась в новую толпу, но старание мое оказалось тщетным; моя грешная нога уже касалась порога, всех невозбранно церковь принимала, меня одну, окаянную, она не допускала, как будто нарочно приставлен­ная многочисленная воинская стража, неведомая сила задерживала меня — и вот я опять оказалась в притворе. Так три, четыре раза я напрягала силы, но не имела успеха. От изнеможения я не могла бо­лее вмешиваться в толпу входящих, все тело мое болело от тесноты и давки. Отчаявшись, я со стыдом отступила и встала в углу притвора. Очнувшись, я подумала, какая вина не дозволяет мне видеть Живот­ворящее Древо Креста Господня. Свет спасительного разума, правда Божия, освещающая душевные очи, коснулась сердца моего и указа­ла, что мерзость дел моих возбраняет мне войти в церковь. Тогда я стала горько плакать, с рыданиями бить себя в грудь и вздыхать от глубины сердца.

Так я плакала, стоя в притворе. Подняв глаза, я увидала на стене икону Пресвятой Богородицы и, обратив к ней телесные и душев­ные очи, воскликнула:

— О Владычица Дева, рождшая Бога плотию! Я знаю, глубоко знаю, что нет чести Тебе и хвалы, когда я, нечистая и скверная, взи­раю на Твой лик Приснодевы, чистой телом и душой. Праведно, если Твоя девственная чистота погнушается и возненавидит меня, блудницу. Но я слышала, что рожденный Тобой Бог для того и воп­лотился, чтобы призвать грешников к покаянию. Приди же ко мне, оставленной всеми, на помощь! Повели, чтобы мне не возбранен был вход в церковь, дай мне узреть Честное Древо, на котором пло­тию был распят рожденный Тобой, проливший Святую Кровь Свою за избавление грешников и за мое. Повели, Владычица, чтобы и для меня, недостойной, открылись двери церкви для поклонения Божественному Кресту! Будь моей верной поручительницей перед Сыном Твоим, что я более не оскверню своего тела нечистотой блу­да, но, воззрев на Крестное Древо, отрекусь от мира и его соблаз­нов и пойду туда, куда поведешь меня Ты, поручительница моего спасения.

Так я сказала. Подбодренная верой и убежденная в милосердии Богородицы, я как будто по чьему-то побуждению двинулась с того места, где молилась, и смешалась с толпой входящих в церковь. Те­перь никто меня не отталкивал и не мешал дойти до дверей церкви. Страх и ужас напал на меня, я вся трепетала. Достигнув дверей, преж­де для меня затворенных, я без труда вошла внутрь святой церкви и сподобилась видеть Животворящее Древо, постигла Таины Божий, поняла, что Бог не отринет кающегося. Упав на землю, я поклони­лась Честному Кресту и облобызала его с трепетом. Потом я вышла из церкви к образу моей поручительницы — Богородицы и, прекло­нив колена перед Ее святой иконой, так молилась:

— О присноблаженная Дева, Владычица Богородица, не погну­шавшись моей молитвы, Ты на мне показала Свое великое человеко­любие. Я видела славу Господню, блудная и недостойная зреть ее! Слава Богу, ради Тебя принимающему покаяние грешных! Вот все, что я, грешная, могу помыслить и сказать словами. Теперь, Владычи­ца, пора исполнить то, что я обещалась, призывая Тебя поручитель­ницей: наставь меня, как будет Твоя воля, и научи, как довершить спасение на пути покаяния.

После этих слов я услыхала, как будто издалека, голос:

— Если перейдешь через Иордан, то найдешь себе полное успо­коение.

Выслушав эти слова с верой, что они обращены ко мне, я со сле­зами воскликнула, взирая на икону Богородицы:

— Владычица, Владычица Богородица, не оставь меня!

С этими словами я вышла из церковного притвора и быстро по­шла вперед. На дороге кто-то дал мне три монеты со словами:

— Возьми это, мать.

Я приняла монеты, купила три хлеба и спросила продавца, где путь к Иордану. Узнав, какие ворота ведут в ту сторону, я быстро пошла, проливая слезы. Так я провела весь день в пути, спрашивая дорогу у встречных, и к третьему часу того дня, когда сподобилась узреть Свя­той Крест Христов, уже на закате солнца, я дошла до церкви святого Иоанна Крестителя у реки Иордан. Помолившись в церкви, я сошла к Иордану и омыла себе водой этой святой реки руки и лицо. Возвра­тившись в церковь, я причастилась Пречистых и Животворящих Таин Христовых. Потом я съела половину одного хлеба, выпила воды из Иордана и уснула на земле. Рано утром, найдя небольшую лодку, я переправилась на другой берег и снова обратилась к своей руководи­тельнице — Богородице — с молитвой, как Ей будет благоугодно на­ставить меня. Так я удалилась в пустыню, где и скитаюсь до этого дня, ожидая спасения, какое подаст мне Бог от душевных и теле­сных страданий.

Зосима спросил:

— Сколько же лет, госпожа, прошло, как ты водворилась в этой пустыне?

— Я думаю, — отвечала она, — протекло сорок семь лет, как я ос­тавила святой город.

— Что же, — спросил Зосима, — ты находишь себе на пищу?

— Перейдя Иордан, — сказала святая, — я имела два с половиной хлеба, они понемногу высохли, как бы окаменели, и их я вкушала понемногу несколько лет.

— Как ты могла благополучно прожить столько времени, и ни­какой соблазн не смутил тебя?

— Я боюсь отвечать на твой вопрос, отец Зосима. Когда я буду вспоминать о тех бедах, какие я претерпела от мучивших меня мыс­лей, я боюсь, что они снова овладеют мной.

— Ничего, госпожа, — сказал Зосима, — не опускай в своем рас­сказе, я потому и спросил тебя, чтобы знать все подробности твоей жизни.

Тогда она сказала:

— Поверь мне, отец Зосима, что семнадцать лет прожила я в этой пустыне, борясь со своими безумными страстями, как с лютыми зве­рями. Когда я принималась за пищу, я мечтала о мясе и вине, какие ела в Египте, мне хотелось выпить любимого мной вина. Будучи в миру, много пила я вина, а здесь не имела и воды, я изнывала от жажды и страшно мучилась. Иногда у меня являлось очень смущавшее меня желание петь блудные песни, к которым я привыкла. Тогда я проливала слезы, била себя в грудь и вспоминала обеты, данные мной при удале­нии в пустыню. Тогда я мысленно становилась перед иконой поручи­тельницы моей, Пречистой Богородицы, и с плачем умоляла отогнать от меня мысли, смущавшие мою душу. Долго я так плакала, крепко ударяя себя в грудь, и, наконец, как бы свет разливался вокруг меня, и я успокаивалась от волнений. Как признаться мне, отец, в блудных вожделениях, овладевавших мной? Прости, отец. Огонь страсти заго­рался во мне и опалял меня, понуждая к похоти. Когда на меня нахо­дил такой соблазн, то я повергалась на землю и обливалась слезами, представляя себе, что передо мной стоит Сама моя поручительница, осуждает мое преступление и грозит за него тяжелыми мучениями. Поверженная на землю, я не вставала день и ночь, пока тот свет не озарял меня и не отгонял смущавшие меня мысли. Тогда я возводила очи к поручительнице своей, горячо прося помощи моим страданиям в пустыне; и, действительно, Она мне давала помощь и руководство в покаянии. Так провела я семнадцать лет в постоянных мучениях. А после и до этого времени Богородица во всем — моя помощница и руководительница.

Тогда Зосима спросил:

— Не было ли тебе нужды в пище и в одежде?

Святая отвечала:

— Окончив хлебы через семнадцать лет, я питалась растениями. Одежда, какая была на мне при переходе через Иордан, истлела от ветхости, и я много страдала, изнемогая летом от зноя, трясясь зи­мой от холода; так что много раз я, как бездыханная, падала на зем­лю и так долго лежала, претерпевая многочисленные телесные и ду­шевные невзгоды. Но с того времени и до этого дня Сила Божия во всем преобразила мою грешную душу и мое смиренное тело, и я толь­ко вспоминаю о прежних лишениях, находя для себя неистощимую пищу в надежде на спасение: питаюсь и покрываюсь я всесильным Словом Божиим, ибо не о хлебе единем жив будет человек (Мф.4:4). И совлекшиеся греховного одеяния не имеют убежища, укрываясь среди каменных расселин.

Услыхав, что святая вспоминает слова Священного Писания из Моисея, пророков и Псалтири, Зосима спросил, не изучала ли она псалмы и другие книги.

— Не думай, — отвечала она с улыбкой, — что я со времени моего перехода через Иордан видела какого-либо человека, кроме тебя, — даже зверя и животного я не видела ни одного. И по книгам я никог­да не училась, не слыхала никогда из чьих-либо уст чтения или пе­ния, но Слово Божие везде и всегда просвещает разум я проникает даже до меня, не известной миру. Но заклинаю тебя воплощением Слова Божия: молись за меня, блудницу.

Так она сказала. Старец бросился к ее ногам со слезами и вос­кликнул:

— Благословен Боготворящий великие и страшные, дивные и славные дела, коим нет числа! Благословен Бог, показавший мне, как Он награждает боящихся Его! Воистину Ты, Господи, не оставляешь стремящихся к Тебе!

Святая не допустила старца поклониться ей и сказала:

— Заклинаю тебя, святой отец, Иисусом Христом, Богом, Спаси­телем нашим, никому не рассказывай, что ты слышал от меня, пока Бог не возьмет меня от земли, а теперь иди с миром, через год ты сно­ва увидишь меня, если нас сохранит Благодать Божия. Но сделай ради Бога то, о чем тебя я попрошу: постом на будущий год не переходи через Иордан, как вы обыкновенно делаете в монастыре.

Подивился Зосима, что она говорит и о монастырском уставе, и ничего не мог промолвить, как только:

— Слава Богу, награждающему любящих Его!

— Так ты, святой отец, — продолжала она, — останься в монасты­ре, как я говорю тебе, потому что тебе невозможно будет уйти, если и захочешь. Во Святой и Великий Четверг, в день Тайной Христовой вечери возьми в святой подобающий сосуд Животворящего Тела и Крови, принеси к мирскому селению на том берегу Иордана и по­дожди меня, чтобы мне причаститься Животворящих Даров: ведь с тех пор, как я причастилась перед переходом через Иордан в церкви Иоанна Предтечи, до этого дня я не вкусила Святых Даров. Теперь я к этому стремлюсь всем сердцем, и ты не оставь моей мольбы, но непременно принеси мне Животворящие и Божественные Тайны в тот час, когда Господь Своих учеников сделал участниками Своей Божественной вечери. Иоанну, игумену монастыря, где ты живешь, скажи: «Смотри за собой и своей братией, во многом надо вам исправиться», — но скажи это не теперь, а когда Бог наставит тебя.

После этих слов она снова попросила старца молиться за нее и удалилась в глубь пустыни. Зосима, поклонившись до земли и поце­ловав во славу Божию место, где стояли ее стопы, пошел в обратный путь, хваля и благословляя Христа, Бога нашего. Пройдя пустыню, он достиг монастыря в тот день, когда обыкновенно возвращались жившие там братия. О том, что видел, он умолчал, не смея расска­зать, но в душе молил Бога дать ему еще случай увидеть дорогое лицо подвижницы. Со скорбью он думал, как долго тянется год, и хотел, чтобы это время промелькнуло как один день.

Когда наступила первая неделя Великого поста, то все братия, по обычаю и уставу монастырскому, помолившись, с пением выш­ли в пустыню. Только Зосима, страдавший тяжелым недугом, при­нужден был остаться в обители. Тогда вспомнил он слова святой: «Тебе невозможно будет идти, если и захочешь!» Скоро оправив­шись от болезни, Зосима остался в монастыре. Когда же возврати­лись братия и приблизился день Тайной Вечери, старец сделал все, указанное ему: положил в малую чашу Пречистого Тела и Крови Христа Бога нашего и потом, взяв в корзинку несколько сушеных смокв и фиников и немного вымоченной в воде пшеницы, поздним вечером вышел из обители и сел на берегу Иордана, ожидая прихода преподобной. Святая долго не приходила, но Зосима, не смыкая глаз, неустанно всматривался по направлению к пустыне, ожидая увидеть то, чего так сильно желал. «Может быть, — думал старец, — я недостоин, чтобы она пришла ко мне, или она уже приходила раньше и, не найдя меня, возвратилась обратно». От таких мыслей он прослезился, вздохнул и, возведя очи к небу, стал молиться:

— Не лиши, Владыко, снова узреть то лицо, которое сподобил меня увидеть! Не дай мне уйти отсюда неуспокоенным, под бреме­нем грехов, обличающих меня!

Тут ему на ум пришла другая мысль:

«Если она и подойдет к Иордану, а лодки нет, как она переправит­ся и придет ко мне, недостойному? Увы мне, грешному, увы! Кто лишил меня счастья видеть ее?»

Так думал старец, а преподобная уже подошла к реке. Увидев ее, Зосима с радостью встал и возблагодарил Бога. Его еще мучила мысль, что она не может перейти Иордан, когда он увидел, что святая, озаря­емая блеском луны, перекрестила крестным знамением реку, спусти­лась с берега на воду и пошла к нему по воде, как по твердой земле. Видя это, удивленный Зосима хотел ей поклониться, но святая, еще шествуя по воде, воспротивилась этому и воскликнула:

— Что ты делаешь? Ведь ты священник и несешь Божественные Таины!

Старец послушался ее слов, а святая, выйдя на берег, попросила у него благословения. Объятый ужасом от дивного видения, он вос­кликнул:

— Воистину Бог исполняет Свое обещание уподобить Себе спа­сающихся по мере сил своих! Слава Тебе, Христу Богу нашему, пока­завшему мне через рабу Свою, как я далек от совершенства!

Потом святая попросила прочитать Символ веры и молитву Гос­подню. По окончании молитвы она причастилась Пречистых и Жи­вотворящих Христовых Таин и, по обычаю иноческому, поцеловала старца, после чего вздохнула и со слезами воскликнула:

— Ныне отпущаеши рабу Твою, Владыко, по глаголу Твоему, с ми­ром: яко видесте очи мои спасение Твое (Лк.2:29-30).

Потом, обратясь к Зосиме, святая сказала:

— Умоляю тебя, отче, не откажи исполнить еще одно мое жела­ние: теперь иди в свой монастырь, а на следующий год приходи к тому же ручью, где ты прежде беседовал со мной; приходи ради Бога и снова увидишь меня: так хочет Бог.

— Если бы было можно, — отвечал ей святой старец, — я хотел бы всегда следовать за тобой и видеть твое светлое лицо. Но прошу тебя, исполни мое, старца, желание: вкуси немного пищи, принесенной мной.

Тут он показал, что принес в корзине. Святая притронулась кон­чиками пальцев к пшенице, взяла три зерна, поднесла их к устам и сказала:

— Этого довольно: благодать пищи духовной, сохраняющей душу неоскверненной, насытит меня. Снова прошу тебя, святой отец, мо­лись за меня Господу, поминая мое окаянство.

Старец поклонился ей до земли и просил ее молитв за Церковь, за царей и за него самого. После этой слезной просьбы он простился с ней с рыданиями, не смея дальше удерживать ее. Если бы и хотел, он не имел силы остановить ее.

Святая снова осенила крестным знамением Иордан и, как преж­де, перешла, как посуху, через реку. А старец возвратился в обитель, волнуемый и радостью и страхом. Он укорял себя в том, что не узнал имени преподобной, но надеялся узнать это в будущем году.

Прошел еще год. Зосима опять пошел в пустыню, исполняя монастырский обычай, и направился к тому месту, где имел дивное видение. Он прошел всю пустыню, по некоторым признакам узнал искомое место и стал внимательно оглядываться по сторонам, как опытный охотник, ищущий богатой добычи. Однако он не увидал никого, кто бы приближался к нему. Обливаясь слезами, он возвел очи к небу и стал молиться:

— Господи, покажи мне Свое сокровище, никем не похищаемое, скрытое Тобой в пустыне, покажи мне святую праведницу, этого Ан­гела во плоти, с коей недостоин сравниться весь мир!

Произнося такую молитву, старец достиг места, где протекал ру­чей, и, став на берегу, увидал к востоку преподобную, лежащую мер­твой; руки у нее были сложены, как подобает у лежащих в гробу, лицо обращено на восток. Быстро он приблизился к ней и, припав к ногам ее, благоговейно облобызал и оросил их своими слезами. Долго он плакал; потом, прочитав положенные на погребение псалмы и молитвы, он стал думать, можно ли погребать тело преподобной, будет ли ей это угодно. Тут он увидел у головы блаженной такую надпись, начертанную на земле:

— Погреби, авва Зосима, на этом месте тело смиренной Марии, отдай прах праху. Моли Бога за меня, скончавшуюся в месяце, по-египетски фармуфий, по-римски апреле, в первый день, в ночь спасительных Страстей Христовых, по причащении Божественных Таин (522 год).

Прочитав надпись, старец прежде всего подумал, кто мог это на­чертать: святая, как она сама говорила, не умела писать. Но он очень был обрадован, что узнал имя преподобной. Кроме того, он узнал, что святая, причастившись на берегу Иордана, в один час достигла места своей кончины, куда он прошел после двенадцати дней труд­ного пути, и тотчас предала душу Богу.

«Теперь, — подумал Зосима, — надо исполнить повеление святой, но как мне, окаянному, выкопать яму без всякого орудия в руках?»

Тут он увидел около себя брошенный в пустыне сук дерева, взял его и начал копать. Однако сухая земля не поддавалась усилиям стар­ца, он обливался потом, но не мог ничего сделать. Горько вздохнул он из глубины души. Внезапно, подняв глаза, он увидел огромного льва, стоявшего у тела преподобной и лизавшего ее ноги. Ужаснулся старец при виде зверя, тем более что он вспомнил слова святой, что она никогда не видела зверей. Он ознаменовал себя крестным зна­мением в уверенности, что сила почившей святой охранит его. Лев стал тихо приближаться к старцу, ласково, как бы с любовью, глядя на него. Тогда Зосима сказал зверю:

— Великая подвижница повелела мне погребсти ее тело, но я стар и не могу выкопать могилы; нет у меня и орудия для копания, а обитель далеко, не могу скоро принести его оттуда. Выкопай же ты когтями своими могилу, и я погребу тело преподобной.

Лев как будто понял эти слова и передними лапами выкопал яму, достаточную для погребения. Старец снова омочил слезами ноги пре­подобной, прося ее молитв за весь мир, и покрыл ее тело землей. Свя­тая была почти нагая — старая, изорванная одежда, которую ей бро­сил Зосима при первой встрече, едва прикрывала ее тело. Потом оба удалились: лев, тихий, как ягненок, в глубь пустыни, а Зосима в свою обитель, благословляя и прославляя Христа, Бога нашего.

Придя в монастырь, он, ничего не скрывая, что видел и слышал, рассказал всем инокам о преподобной Марии. Все удивлялись вели­чию Божию и решили со страхом, верой и любовью почитать память преподобной и праздновать день ее преставления.

Игумен Иоанн, как о том передавала еще преподобная Мария авве Зосиме, нашел некоторые неисправности в монастырстве и устра­нил их с Божией помощью. А святой Зосима после долгой, почти во сто лет, жизни кончил свое земное существование и перешел к веч­ной жизни, к Богу. Рассказ его о преподобной Марии иноки того монастыря устно передавали на общее поучение один другому, но письменно не излагали о подвигах святой.

— А я, — прибавляет святой Софроний, — услышав рассказ, запи­сал его. Не знаю, может быть, кто-либо другой, лучше осведомлен­ный, уже написал житие преподобной, но и я, насколько мог, запи­сал все, излагая одну истину. Бог, творящий дивные чудеса и щедро одаряющий обращающихся к Нему с верой, да наградит ищущих себе наставления в этой повести, слушающих, читающих и поусердство­вавших записать ее, и да подаст им участь блаженной Марии вместе со всеми, когда-либо угодившими Богу своими благочестивыми мыслями и трудами.

Святая Православная Церковь установила в Великий пост воспо­минать житие преподобной Марии Египетской. В четверг пятой сед­мицы Великого поста, на утрене, читается весь Великий покаянный канон святого Андрея Критского и восемнадцать тропарей этого ка­нона обращены к преподобной Марии (Мариино стояние).

Воздадим же и мы славу Богу, Царю вечному, и да подаст Он нам Свою милость в день судный ради Иисуса Христа, Господа нашего, Коему подобает всякая слава, честь, держава и поклонение со Отцом и Пресвятым и Животворящим Духом ныне и всегда и во все веки. Аминь.

---

[ Вверх ][ Оглавление ][ Книги ][ Чтение ][ Главная ]