Введение в Евангелие от Марка ^*

Евангелие от Марка не имеет особенного предисловия. Но новейшие экзегеты смотрят — одни на три стиха, другие на 8 стихов — как на вве­дение.

Рассматривая первые три стиха, мы встречаемся с некоторыми затруд­нениями. Толкователи соотношение этих стихов понимают различно. Некоторые 1 ст. связывают с 4 ст.; 2 и 3 считают вводным предложением. Если таким образом понимать связь стихов, то получится такой перевод: «началом Евангелия... был Иоанн, крестящий в пустыне... как и написано у про­роков». Другие (Тишендорф) 1 ст. считают самостоятельным и после слов: «Сына Божия» ставят точку; 2 же и 3 ст. — частью периода, продолжением которого служат дальнейшие стихи: «как было написано у пророков... так и был Иоанн... » Есть еще толкование (Мейер), по которому первые 3 стиха составляют надписание ко всему отделу, который кончается 8 ст.

Всего же ближе к истине стоит наш толкователь — Феофилакт Болгар­ский, что 3 стиха составляют одно целое — только после слова θεοΰ нужно поставить ην, — то есть начало Евангелия было так, как и написано у пророков. Такое понимание оправдывается и грамматически.

В частности, обращают на себя внимание в 1 стихе следующие особен­ности: в каком смысле нужно понимать здесь слово Евангелие (του Ευαγγελίου)? Этот вопрос приводит к рассмотрению нового вопроса: ка­кой родительный падеж здесь употреблен? В русско-славянском переводе он понятен как genitivus subjectivus: по этому переводу Евангелие Иисуса Христа принимается в смысле произведения, дара от Иисуса Христа чело­вечеству. Такое понимание имеет свои исторические основания: вся древ­няя Церковь смотрела на Евангелия как на единое Евангелие, ведущее на­чало от Самого Иисуса Христа. Он явился с благою вестью миру. Поэтому-то и самое надписание Евангелий ставится не в родительном падеже (что могло бы ввести в заблуждение), а в винительном с предлогом κατά, или по-славянски от Матфея, от Марка и т. д. Но некоторые толкователи не без основания видят здесь genitivus subjectivus и разумеют начало Еванге­лия о благовестнике Иисуса Христа. Основание заключается в контексте речи: речь идет здесь не об Иисусе Христе, а об Иоанне Крестителе и его делах, его проповеди и крещении на Иордане. Относительно слов Иисуса Христа нужно заметить, что в такой форме они употребляются еще лишь у евангелиста Иоанна, обыкновенно же в Евангелиях они употребляются порознь. Словами — Сына Божия — евангелист Марк ясно намечает цель своей евангельской истории, ее задачу и точку зрения на настоящее и пос­ледующее изложение евангельских событий. Здесь «Сын Божий» не сино­ним выражения «Мессия», здесь это слово принимается в собственном, исключительном смысле сыновства и единосущия природы с Богом От­цом. Так, действительно и видим: евангелист Матфей имел целью пред­ставить мессианское значение и достоинство Иисуса Христа как потомка Давида и указать исполнение на Нем мессианских ожиданий. Евангелист Марк идет далее, раскрывая в общих чертах то, что сказано пространнее в прологе Евангелия от Иоанна. Он поставляет своею целью раскрыть Бо­жественное величие Христа, останавливаясь с особенною подробностью на изображении чудесных дел Иисуса Христа, описание которых у Марка весьма сильно и выразительно, так что евангелист часто при описании того или другого чуда отмечает влияние его на присутствующих.

Пролог Св.Евангелия от Луки (Лк.1:1-4)

Пролог, или предисловие Евангелия Луки есть собственно посвящение, в котором писатель его, святой Лука, знакомит читателя с основною мыс­лью, методом и целью своего труда. Так, прежде всего он обращает внима­ние на то, что не ему первому пришла мысль написать евангельскую историю, что и до него уже многие брались за этот труд (1); затем — что все описания жизни Иисуса основываются на устном предании апостолов (2). Эти два стиха — первый и второй — составляют первую половину предис­ловия. Далее, в третьем стихе, с которого начинается вторая половина предисловия, говорится о том, что хотя святой Лука пользовался одним и тем же источником, но он почерпал из него самые точные и со всею тща­тельностью проверенные известия, в противоположность тем многим, о которых он упомянул в первом стихе, которые, вероятно, составляли свои записи без строгого разбора и, может быть, хотя и не злонамеренно, вно­сили много недостоверного, легендарного, что носилось в народной мол­ве, нередко преувеличивающей, а иногда и искажающей события. Коро­че, в этом стихе святой Лука определяет правила, которым он намерен был следовать при написании своего Евангелия. Наконец, в четвертом и последнем стихе пролога содержится указание на специальную цель, ка­кую он имел при этом в виду, именно дать читающим посредством после­довательного рассказа о евангельских событиях верное средство убедить­ся в Их истине, в их исторической достоверности.

Ст.1. Понеже убо мнози начата чинити повесть о извествованных в нас вещех.

Главное, что бросается в глаза при чтении первого стиха, это: 1) кого святой Лука разумеет под многими, разумеет ли он святых евангелистов Матфея и Марка или других каких писателей, — и 2) порицает он этих писателей или нет?

Во-первых, нельзя думать, чтобы святой Лука под многими разумел имен­но евангелистов Матфея и Марка, написавших свои книги ранее евангели­ста Луки, потому что к ним не идет это слово многие, да евангелист Лука едва ли и знал о первых наших канонических Евангелиях; не разумеет он также под ними лжеапостолов и писателей подложных евангелий, хотя эта мысль и принадлежит древним; так как те, кого разумеет святой Епифаний, Ориген, Беда, жили веком позже святого евангелиста Луки, что видно из Евсевия; не разумеет, наконец, и писателей так называемых апок­рифических евангелий, потому что последние явились гораздо позже ка­нонических Евангелий, по крайней мере в том виде, в каком имеем их ныне. По всей вероятности это были простые, благочестивые, не одаренные свы­ше благодатным Духом описатели жизни и деяний Иисуса Христа, но кто они были, по недостатку исторических данных, решить невозможно.

Что касается другого вопроса, то и на него нужно дать отрицательный ответ, тем более что выражение: начаша — επεχείρησαν, — несмотря на же­лание некоторых толковников, не заключает в себе прямо ни упрека пред­шественникам, ни критического отношения к содержанию их писаний. Что это так, видно далее из 3 ст., где святой Лука ставит себя как бы наряду с ними, говоря: изволися и мне. Тем не менее, однако, это выражение несомненно евангелистом Лукою нарочито выбрано из числа многих дру­гих подобных с тою целью, чтобы пробудить в читателе, с одной сторо­ны, чувство глубокого уважения к величию избранного им для своего тру­да предмета, с другой — вызвать у него ясное представление о недостаточ­ности и неудовлетворительности доселе сделанных опытов.

Остальные выражения этого стиха также стоят того, чтобы и на них было обращено внимание при объяснении.

1) Понеже убо — έπειδήπερ. Союз этот по-гречески не встречается более нигде в новозаветных книгах (у греческих же писателей, и притом самых лучших, — нередко) и употреблен здесь для большей выразительности и торжественности. Чрез прибавление к простой частице έπεί частицы δη евангелист Лука указал на общее, известное значение предмета, о кото­ром он ведет речь; чрез присоединение же к этим двум частицам — тре­тьей περ значение επειδή еще более усиливается, а так как после έπεί по­ставлена частица δη, то далее к ним и не могла быть присоединена еще никакая другая, кроме περ.

2) Чинити повесть, или по-русски: составлять повествования — άνατάξασθαι διήγησιν. Это выражение, указывающее на род писаний, о которых святой Лука ведет здесь речь, может иметь два смысла: или оно означает соедине­ние многих кратких записей в одно целое, или же только упорядочение самых фактов в одном стройном последовательном рассказе. Первое по­нимание повело бы нас к предположению, что упомянутые Лукою писате­ли застали уже в Церкви множество кратких записей, посвященных изоб­ражению отдельных событий из истории Спасителя, и сами в своих тру­дах ограничивались только соединением этих последних, так что их тру­ды, таким образом, были второй ступенью в развитии евангельской исто­риографии. Но против такого понимания, во-первых, говорит выражение второго стиха: как передали нам и проч., которое, хотя прямо и не исклю­чает возможности существования кратких записей, которые могли бы по­служить основанием для компилятивных работ предшественников Луки, тем не менее, однако, оно и не дает никакого основания для такого пред­положения, а во-вторых — то, что такое мнение противоречит характеру апостольского времени, которое не обладало богатством письменности, и характеру апостолов и евангелистов, которые не окружали себя, как наши историки, множеством вспомогательных книг. Выражение άνατάξασθαι привести в порядок гораздо скорее, поэтому, относится к фактам, чем к записям каким-либо. Выражение же διήγησιν — повествование, употреблен­ное особенно в единственном числе, означает не записи краткие на от­дельные части евангельской истории, как думает Шлейермахер, но связ­ный, последовательный рассказ о жизни Спасителя.

3) О извествованных — περί των πεπληροφορημένων — в нас вещех, или, как по-русски: о совершенно известных между нами событиях. Этим весьма замеча­тельным выражением евангелист обозначил предмет своего повествова­ния. Πληροφορεΐν по своему составу и значению имеет сходство с τελεσφορεΐν — приносить плод (8:14). Когда речь идет об обязанности или служении каком-либо, тогда оно означает, что известная обязанность или известное служение должно быть исполняемо безукоризненно (дело сотво­ри благовестника, служение твое известно сотвори — πληροφόρησαν, — говорит апостол Павел в 2Тим.4:5); а когда речь идет просто о лице, тогда оно означает, что это лицо должно стремиться достигнуть полнейшего внут­реннего совершенства, то есть оно должно прийти к такому убеждению, которое не оставит в нем места ни малейшему сомнению (Рим.4:21; 14:5; Евр.10:22 и т.д.) При том существительном, которое употреблено здесь евангелистом Лукою, именно πράγματα — происшествия, дела, — нам ка­жется, что πληροφορεΐν может быть принято только в первом значении. Притом выражение πληροφορεΐν, которое гораздо многозначительнее, чем простое πληρούν, употреблено в рассматриваемом месте евангелистом Лу­кою не бесцельно, но чтобы яснее выразить ту мысль, что события, о ко­торых он поведет речь, были не простыми обыкновенными событиями, но исполнением предначертаний Промысла, мерою полноты, Божествен­ною мыслью, которая пришла в исполнение не вдруг, но мало-помалу.

Второй стих, начинаясь союзом якоже предаша нам иже исперва самовид­цы и слуги бывшии Словесе, содержит в себе придаточное предложение, ко­торое относится не к последующему — изволися и мне писати, — а к предыду­щему, и притом к целому предложению: начата чинити повесть, а не к дополнительным только словам: о извествованных в нас вещех, как хочет того Ольсгаузен.

В этом втором стихе евангелист говорит об устном апостольском пре­дании, из которого почерпали свои сведения все составители евангельс­ких сказаний и которое одно только и было достовернейшим источником для всех письменных рассказов о жизни Спасителя и Его учении. Так мы говорим, между прочим, еще потому, что в первое время христианства Евангелие распространялось исключительно чрез устное предание, изус­тные рассказы очевидцев и служителей Слова. Но спрашивается: кого св. Лука разумеет под очевидцами и служителями Слова, и от них ли именно получил он свои сведения?

Ольсгаузен разумеет под очевидцами и служителями Слова свидетелей рождения и детства Иисуса. Но едва ли справедливо, во-первых, потому, что слово исперва, с самого начала — απ' αρχής — по связи может относиться только к началу общественного служения Иисуса, особенно же оно указы­вает на Его крещение как на исходный пункт всех событий, которые исполнились пред лицом апостолов; а во-вторых, потому, что этого не по­зволяет допустить следующее выражение: и слуги бывшии Словесе. Это вы­ражение, нужно заметить, будучи понимаемо буквально, стоит в прямой противоположности с прежде приведенным. Служители Слова не были служителями от начала, со дня Его рождения, так как они призваны были к своему служению гораздо позже, преимущественно же со дня Пятиде­сятницы. Тогда они свое положение очевидцев переменили на положе­ние проповедников; к этому времени, собственно, и относится начало их общественного служения; на все же предыдущее время их служения нуж­но смотреть как на подготовку к общественному служению. Смысл этого места, таким образом, такой: «Те, которые сначала были очевидцами — αύτόπται, позднее сделались служителями Слова». Если так будет понято слово слуги, тогда не будет никакого затруднения понимать и под выраже­нием слуги Словесе проповедников Евангелия, как в Деян.14:25, в обыкно­венном смысле этого слова, именно в смысле евангельского слова или про­поведи евангельской.

Относительно же того, что святой Лука мог собрать самые точные све­дения о жизни Иисуса, сведения от очевидцев и служителей Слова, — не может быть ни малейшего сомнения. Святой Лука был почти постоянным спутником апостола Павла (Деян.16:10; 20:6; 27:1 и далее), а сопровождая святого Павла, он мог встречать и несомненно встречал у него (Кол.4:14; Флм.1:24; 2Тим.4:11) многих лиц, видевших и слышавших Христа, и даже Марию, Матерь Иисуса, и на них-то мог всякий раз сослаться. Но главным и преимущественным источником его Евангелия, по преданию, было благовествование апостола Павла. Евсевий в своей церковной истории так выражается о евангелисте Луке: «А Лука, спутник Павла, изложил в книге Евангелия проповеданное Павлом». Этим, конечно, не исключается и то соображение, по которому святой Лука мог пользоваться и действитель­но, может быть, пользовался письменными записями со слов очевидцев о жизни и делах Иисуса Христа.

В третьем стихе, с которого начинается вторая половина предисловия, заключается главное место пролога. Здесь именно евангелист намечает план, которого он намерен держаться при писании своего Евангелия, а вместе с этим определяется и отношение его труда к писаниям тех мно­гих, о которых он упомянул в первом стихе: изволися и мне, пишет святой Лука, последовавшу выше вся испытно, поряду писати тебе, державный Феофиле.

Выражением изволися и мне — рассудилось и мне, или: я счел нужным — святой евангелист ставит себя относительно знания евангельской исто­рии на одну линию со своими предшественниками. Как свидетель, он знал ее так же мало, как и они, потому что он принадлежал ко второму поколе­нию, которое (как видно из слова нам — ст.2) почерпало свои сведения уже из предания. Но хотя евангелист и ставит себя как бы наряду с пред­шественниками, однако он ясно дает видеть свое превосходство пред ними. Да иначе и быть не могло. В противном случае было бы непонятно, поче­му евангелист Лука решился взяться за такой предмет, который неоднок­ратно уже был описан многими. Если он не имел ничего прибавить к тому, что было ранее написано, то труд его тогда должен показаться для каждо­го совершенно излишним. Превосходство же его пред другими заключа­ется в том, что он в своем труде не ограничивается только тем, чтобы со­брать воедино апостольское предание и передать его потомству в том виде, в каком оно существовал в то время в Церкви, напротив, он приводит сло­ва только самих очевидцев о тех событиях, которые незадолго пред тем пред глазами всех произошли и всем известны, он строго выбирает, рас­полагает и проверяет факты, чтобы передать только строгую историчес­кую истину.

Последовавшу выше вся испытно, наряду писати тебе... По-русски: по тща­тельном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе... Глагол последовавшу — παρηκολουθηκότι — нельзя понимать здесь в буквальном смысле, то есть следовать шаг за шагом; тогда слово вся — πάσιν — должно быть при­знано в мужеском роде, то есть последовавшу всем апостолам, а это должно повести нас непременно к ложному пониманию настоящего места, потому что писатель не мог здесь говорить о всех апостолах как о спутниках. Та­ким образом, слово это должно быть понято здесь в образном смысле, как оно часто употребляется классиками, а именно: что он имеет в виду тща­тельно, во всей подробности, познакомиться с избранным им предметом.

Тщательное обследование, тщательную проверку евангельских собы­тий святой Лука имеет в виду начать 1) сначала — άνωθεν. 'Ανωθεν букваль­но значит «от верху до низу». Писатель как бы уподобляет себя путеше­ственнику, стремящемуся открыть источник реки, которую он потом на­мерен проследить на всем ее течении. В апостольском предании этого нельзя было найти, так как оно само находилось в церковном обращении. Но с чего же было начать? Единственным исходным пунктом в данном случае могла представиться евангелисту Луке мысль о проповеди спасе­ния, которая началась с выступления на общественное служение Иоанна Крестителя и главным образом с крещения Иисуса. Проповедью о спасе­нии открывается Евангелие от Марка, с этого же начинают свою речь апо­стол Петр пред Корнилием и апостол Павел в Антиохии Писидийской (Деян.10:37 и далее; 13:23 и далее). Святой Лука, сказав, что он начнет свое Евангелие сначала, явно намекает этим на повествования, содержа­щиеся в первых двух главах его Евангелия. 2) После того как святой Лука с такою точностью указал, с чего, собственно, должна начинаться евангель­ская история, он поставляет затем своею задачею передать читателям все содержание этой истории так подробно и обстоятельно, как только было это для него возможно (πάσιν, то есть все особенно замечательные в ней факты). Апостольское предание было, так сказать, фрагментарного харак­тера, так как апостолы не всякий раз рассказывали о всех совершившихся событиях, но только о тех, которые более соответствовали тем обстоя­тельствам, при которых они проповедовали, которые казались им, одним словом, более пригодными для цели. Так, по крайней мере это достовер­но известно об апостоле Петре из свидетельства Папия, или Иоанна пре­свитера, на которого Папий ссылается: «Петр излагает учение с целью, — говорит Папий, — удовлетворить нуждам слушателей, а не с тем, чтобы беседы Господни передать по порядку». Такие рассказы, приноровленные к нуждам слушателей, само собою разумеется, скорее воспринимались слу­шателями и прочнее залегали в их сердце, но при этом естественно долж­ны были у них образоваться и весьма значительные пробелы. Словом вся — πάσιν — святой Лука довольно ясно намекает на ту часть своего Евангелия (9:51—18:14), в которой он к тому преданию, которое мы находим записан­ным у первых двух евангелистов, прибавляет еще новый ряд фактов и ре­чей, которые до этого времени, вероятно, передавались только в устной проповеди. 3) На что евангелист имеет в виду обратить свое особенное внимание — это на точность и определенность евангельской истории, чего, естественно, также не могло доставать в предании, так как оно довольно долгое время переходило из уст в уста. Это свое намерение евангелист выразил словом поряду — καθεξής. Эбрард хотя и утверждает, что Лука этим словом хотел указать не на систематическую последовательность, а на хро­нологический только порядок; но по контексту речи, кажется, можно по­нимать здесь это слово в смысле общей последовательности, точности и подробности, в противоположность отрывочности, неточности и непол­ноте записей многих (ср.стих 1), которые заменить своим Евангелием святой Лука счел нужным. Написанное в таком виде свое Евангелие свя­той Лука посвящает некоему державному Феофилу.

Предположение, что имя Феофил есть не собственное имя известного лица, а нарицательное, означающее вообще всякого боголюбца, не имеет ничего за себя, а против себя эпитет державный или достопочтенный, ко­торый странно было бы прилагать к нарицательному имени и который в творениях Луки много раз прилагается к знатнейшим римским лицам, как например Феликсу и Фесту (Деян.23:26; 24:3; 22:25); кроме того, встреча­ется и на монетах. Без сомнения, святой Лука хотел указать этим эпите­том на внешнее и притом весьма высокое положение своего друга и по­кровителя. Есть весьма древнее известие, что в Антиохии Сирской, из которой происходил и евангелист Лука, был в то время знатный гражда­нин Феофил, устроивший в своем доме церковь христианскую, и нет никаких препятствий видеть в этом Феофиле то лицо, для которого перво­начально написано Евангелие Луки.

Наметив в третьем стихе план и определив правила, которым намерен был следовать при написании Евангелия, в четвертом и последнем стихе святой Лука указывает специальную цель его — дать Феофилу средство определенейшим образом узнать (έπιγιγνώσκειν) несомненнейшую истину (άσφάλειαν) того учения, той веры во Христа, в которой он ранее был на­ставлен. Да разумееши, пишет Лука, о нихже научился еси словесех, утверждение.

Слово утверждение — άσφάλειαν — твердое основание — поставлено еван­гелистом в конце предисловия, вероятно, с тою целью, чтобы придать большую выразительность высказываемой им мысли. В сказаниях других, пожалуй, можно было бы еще и не сомневаться, но так как Лука противо­поставляет им свое, имеющее твердое основание, то сказания этих других многих оказываются сомнительного свойства. При таком понимании пос­леднего слова в предисловии евангелиста Луки становится крепкою та мысль, что апостольское предание о Лице Иисуса Христа и Его судьбе со­средоточивается единственно только в наших четырех канонических Еван­гелиях, единственных по достоверности своей, а все остальные писания этого рода носят апокрифический характер.

Еще останавливает на себе внимание в этом стихе выражение: о нихже научился еси словесех, собственно, выражение словесех — λόγων. Трудно понять, на что указывает оно: на историческое ли содержание Евангелия или так­же и на религиозное значение фактов, как это открывается из последую­щего? В первом случае евангелист Лука мог бы просто сказать, что достоверность каждого исторического факта, взятого отдельно, с ясностью от­кроется из отношения их к целому, которое ни в каком случае не может заключать в себе ничего вымышленного. Всякое необыкновенное собы­тие, кажущееся одно само по себе, в отдельности от других, невероятным, будет естественно и понятно, когда его поставят в тесную связь с несом­ненно достоверным, от которого оно отделено.

Строго говоря, этим можно бы и закончить объяснение пролога. Но если мы хотим вполне понять мысль евангелиста, то не должны ли в том учении — λόγων, — о котором он говорит здесь, видеть нечто более, чем про­стой намек на рассказ о событиях? Известное место из 1Кор.15:1-4 пока­зывает, что в проповеди апостольской научение вере христианской сто­яло в самой тесной связи с изложением евангельских событий. Проповед­ники Евангелия, как видно из упомянутого места, для возбуждения и укрепления веры сначала рассказывали факты, а затем объясняли их значе­ние. Несомненно, что наставление, полученное Феофилом раньше, впол­не достаточно было для того, чтобы он мог понять евангельскую историю и даже усвоить заключающаяся в ней чисто религиозные истины, которые евангелист раскрывает в связи с изложением евангельских событий; а так как здесь, в прологе, идет речь о писателе и читателе, которые оба принадлежали к числу христиан из язычников, то понятно, что христиан­ские истины, сообщаемые в Евангелии Луки, не могли быть иными, как теми самыми, которые лежат в основе проповеди Павла и которые этот апостол сам называет своим Евангелием, — это именно Божественное уче­ние о призвании всех людей без исключения к вечному блаженству или вечному спасению.

Целью евангелиста Луки, таким образом, было передать события так, чтобы из них каждый легко мог понять сейчас указанную нами мысль апо­стола. Единственное средство для этого было передать евангельскую ис­торию так, как это, он видел, делал сам Павел. А апостол Павел в этом случае никак не мог явиться новатором; он должен был быть и действи­тельно был только продолжателем дела и учения Иисуса Христа, носите­лем и истолкователем Его собственных мыслей. Ибо в Церкви все, что не ведет своего начала от Самого Иисуса Христа, не только не имеет права на пребывание в ней, но и совсем не может существовать. Так было бы, несомненно, и с учением апостола Павла, если бы оно не вело своего на­чала от Самого Спасителя. А отсюда не открывается ли с ясностью, что целью Евангелия Луки было доказать своим читателям, что главная мысль его Евангелия заимствована не от апостола Павла, но совершенно пра­вильно выведена им из жизни и учения Самого Небесного Учителя Иису­са Христа.

Коли мы, таким образом, верно поняли смысл заключительных слов пролога, то смело можем утверждать, что третье Евангелие в сущности то же, что и первое, только полнее. Как первое написано было с целью дока­зать, что Христос есть Мессия, ожидаемый иудеями, так второе доказыва­ет, что Христос — Мессия иудейский — есть вместе Мессия и язычников, что и для них Он пришел так же, как и для иудеев (4:25-27; 17:11-19 и мн.друг. Ср.10:25-37; 9:51-56).

В отношении к источникам евангельской истории также получаем из рассмотренного предисловия четыре весьма важных результата.

1) Общим источником для первых письменных известий о жизни и учении Иисуса Христа было устное свидетельство апостолов, διδαχή των Αποστόλων, которое, по Деян.2:42, завещано основанным от них общинам как самое драгоценное наследие.

2) Письменная обработка этого апостольского предания получила рано свое начало, уже при переходе от первого христианского поколения ко второму; и многие писатели заняты были этим делом в то время.

3) Св.Лука при написании своего Евангелия, вероятно, пользовался не только устным, обращавшимся в Апостольской Церкви, преданием, но также и довольно значительным числом первоначальных письменных сказаний.

4) Св.Лука, однако, не удовольствовался этими двумя вспомогательны­ми средствами, он старался сам лично собрать как можно больше сведе­ний от очевидцев, чтобы материал, заключающийся в тех двух источни­ках, пополнить, исправить и привести в порядок.